Но в Егорьевск и Титово я ездил главным образом на рождественские и пасхальные каникулы, лето же проводил неизменно у родителей в Измаиле. Измаил был совсем не похож на Егорьевск. Не только потому, что он был вшестеро больше, имел 30 тысяч жителей, две полные гимназии - мужскую и женскую, - но и потому, что он вообще нисколько не походил на русские города. Да он и не был русским городом. Присоединенный после русско-турецкой войны, то есть до переезда в него моих родителей всего лишь за каких-нибудь пять лет, он почти не имел русского населения, состоявшего большей частью из наехавших сюда чиновников. Его коренные жители были румыны, вернее молдаване, болгары, греки и евреи. Как во всех пограничных и особенно портовых городах, в нем говорили одинаково хорошо или, лучше сказать, - одинаково плохо на всех языках. По-русски говорили хуже, чем в Херсоне, Николаеве, Таганроге - вообще на северном побережье Черного моря.
Большое оживление вносила в жизнь города квартировавшая там бригада пограничной стражи, с ее высшим командным составом, массой офицерства и тысячами солдат.
Вначале отец и мать чувствовали себя в Измаиле хорошо. Первые директора гимназии были приличные люди, без фанаберии и чванства. Отца все любили, почитали, и наш дом был вечно полон гостей. Тогда я еще не знал, что переезд в Измаил и приобретение обстановки заставили отца войти в долги, непомерно возраставшие из года в год. Он был в руках самого лютого измаильского ростовщика, болгарина Шопова, дравшего фантастические проценты. Отцу давно уже было обещано место инспектора гимназии, и он надеялся расплатиться с ростовщиком, но его все время кормили завтраками и на открывавшиеся инспекторские вакансии назначались другие, имевшие солидные протекции.
Особенно стало тяжело, когда после двух-трех порядочных директоров попечитель Одесского учебного округа, бездарный и тупой Сольский, назначил молодого человека, семинариста, недавно окончившего духовную академию, некоего Орлова. Он был заносчив, нагл, корыстен и мстителен. Влияние, которым пользовался в городе отец, и общее к нему расположение не давали покоя новому директору, ставившему ему на вид, что к "подчиненному" Носятся с большим уважением, чем к "начальнику". Он не останавливался перед доносами, и, когда однажды из округа пришла секретная бумага к директору с просьбой дать свой отзыв о преподавателе Храброве, ввиду предстоящего назначения его инспектором одной из гимназий, он написал полный клеветы и злобы донос, содержание которого стало известно только долго спустя после назначения Орлова в другую гимназию. За Орлова ходатайствовали два архиерея, и Сольский не мог им отказать. А долги росли и росли.
Все это я узнал уже только будучи в университете, в лицейские же годы жизнь в Измаиле протекала для меня невозмутимо и весело, хотя отец не всегда мог скрыть свой озабоченный вид, и все в городе, а следовательно, и я органически не выносили противного Орлова.
Свободное копирование
