Когда я был во втором классе, к нам прикомандировали старшим воспитанником первого ученика восьмого класса Мишу Бардыгина, сына егорьевского фабриканта, бывшего после Клопова городским головой, - Н.М.Бардыгина. Последний сначала ни за что не хотел, чтобы его сын после четвертого класса прогимназии продолжал образование, находя, что торговать можно и неученому, и только по настоянию моего отца, дававшего ему частные уроки, Мишу отдали в лицей.
Нам казалось очень забавным, что его звали совершенно так же, как Каткова: Михаил Никифорович. Он нам нравился и ласковым характером, и умением с чувством читать. Затаив дыхание, мы слушали повесть о Юрии Милославском, а затем о князе Серебряном. После того как он окончил лицей, я его никогда более не видал, хотя знал, что он удесятерил богатство отца и был одной из крупнейших фигур московского коммерческого мира до революции.
Чтение вслух Бардыгина разбудило страсть к чтению, временно потухшую после Егорьевска и дней "Бедной Лизы". Я принялся неистово читать, глотая книгу за книгой, пока не была перечитана вся наша пансионная библиотека. Постепенно перечитал всего Пушкина, Гоголя, Тургенева, Достоевского и Толстого - те тома, которые не были изъяты лицейской цензурой. Единственный доступный нам журнал, "Русский вестник", того же Каткова, был также прочитан в беллетристической части от доски до доски, и уж без цензуры. Чего недоставало в лицее, я добывал через Щукина, брата Новгородцева.
Постоянное чтение навело на мысль попытать и свои силы в литературе. Переходя из класса в класс, от "Милославского" к "Серебряному", от "Серебряного" к "Войне и миру", от "Войны и мира" к "Братьям Карамазовым" и получая одновременно стопки французских книг от Тастевена, где были и Бальзак, и Теофиль Готье, и Флобер, а под конец Золя и Мопассан, я менял и свой литературный жанр, и свои вкусы, подражая всем переменным властителям моих дум. Каждый раз, начиная писать повесть или рассказ, я сжигал только что перед тем написанную, которую находил детски-наивной и неумелой. В восьмом классе я уже не писал "серьезных" повестей, с "идейкой", а перешел на юмористику и шуточный жанр. Покидая лицей с аттестатом зрелости в кармане и золотой медалью, я увез с собой целую тетрадь небольших литературных безделок, которые вскоре с охотой разобрали петербургские и московские юмористические журналы. В то же время я очень зачитывался рассказами "Антоши Чехонте" в "Будильнике" и "Осколках", высоко расценивая его литературное дарование, но, конечно, не подозревая, что их автор станет когда-нибудь вровень с Тургеневым.
Свободное копирование
