Каждое лето, на Рождество и на Пасху, я уезжал из лицея. Это было столь же необходимо для моих занятий живописью, для посещения картинных галерей и выставок, сколько и для того, чтобы уйти из угнетавшего и унижавшего чувство достоинства окружения. Отец не мог оплачивать дальний проезд в Измаил для каких-нибудь десяти дней пребывания в родной семье, но на летние приезды он сколачивал необходимые 20-30 рублей в оба конца. Ездил я только в третьем классе, но и это выходило не по карману. Кое-что присылал иногда старший брат из-за границы, кое-что перепадало от других родственников, бывавших проездом в Москве, и я мог маневрировать, выкраивая на краски и холст, на булку с колбасой, на билеты. Случалось ездить и "зайцем", под скамейкой, особенно на короткие расстояния, как в Егорьевск.
В Егорьевске я бывал чаще всего, два раза в год почти наверное. Бывало думаешь, как бы только туда добраться, а на обратную дорогу Елизавета Алексеевна всегда уж сунет в руку целковый-другой, да даст пирожков, конфет, мятных пряников. В Егорьевске я чувствовал себя так хорошо, как нигде. Там не было около меня ни одного важного человека, ни одного неприветливого взгляда, и был он для меня каким-то целительным санаторием. Здесь и работалось как-то особенно хорошо. Кого только я тут не переписал! Писал, конечно, и попа Ивана. Одна его голова, относящаяся к 1885-1886 годам, сохранилась у меня до сих пор. Слабая по технике, она, как говорили, Да и сам я помню, была очень схожа с оригиналом. "Сходственно!" - говорил сам изображенный, разглядывая портретик в кулак.
В то время Иван Яковлевич уже завел участок земли в деревеньке Сидоровке, верстах в 12 от города, где построил дом. Мы ездили туда, и там я также писал этюды из окна - зимние мотивы.
Свободное копирование
