183 письма с Севера - 7

Глава 4

 На фото: я — сварщик.

 *****

 Начальник КММУ-4 Береславский Александр Моисеевич (по прозвищу БАМ), слыл большим любителем музыки. Через месяц после моего трудоустройства он неожиданно вызвал меня к себе в кабинет. Я зашёл и увидел крупного, с азиатско-мексиканским лицом в оспинках, человека. БАМ пригласил меня присесть, потом без предисловий сказал, что было бы неплохо организовать в управлении музыку, и спросил:

 — Что нужно для ансамбля? Какие инструменты?

 — Для начала необходима ударная установка, то есть, набор барабанов, — уверенно стал перечислять я, — потом три гитары с усилителями, и по возможности, нужна органола. Это что-то вроде небольшого электропианино. Ну, и музыканты нужны...

 Береславский внимательно посмотрел на меня, потом, чуть поразмыслив, сказал:

 — В конце декабря готовьтесь в командировку в Тюмень. Найдём возможность выделить средства на приобретение инструментов. А музыкантов попытайтесь найти на наших строительных участках — там много молодёжи. Если возникнет необходимость, можете пригласить молодых музыкантов из соседних организаций.

 25 декабря меня вызвали в бухгалтерию, выдали командировочное удостоверение, деньги на проезд и чековую книжку с кругленькой суммой для покупки аппаратуры. О поисках культбазы в Тюмени, о приобретении там аппаратуры и доставке её в аэропорт я рассказывать не буду, дело было утомительным, хлопотным.

 В те времена в Тюменском аэропорту Рощино кроме пассажирских перевозок существовали и грузовые (спецрейсы). Грузы для отправки в Надым и другие северные города комплектовались в так называемых базах, расположенных метрах в двухстах от пассажирского аэровокзала. Я без особого труда нашёл базу КММУ — вагончик и немного территории, огороженные забором, — и привёз сюда ящик с барабанами, ящик с органолой, гитары в целлофановом мешке и капроновую канистру с пивом. Дело было уже перед новым годом, и я переживал, как бы не застрять на этой базе на длительный срок. 29 декабря просидел в вагончике целый день, попутного рейса не было, диспетчер сказал, что должен быть на следующий день. Переночевал в городской гостинице. На базу приехал пораньше, и снова началось томительное ожидание. На улице стояла пасмурная ветреная погода, шёл снежок, температура — около 15 градусов мороза.

 С горем пополам удалось моему диспетчеру записать мой груз на Надым, а меня оформить как сопровождающего. Наконец, ближе к вечеру я погрузил свои вещи в старенький двухмоторный АН-24 и стал ждать вылета. В салоне самолёта сидениями служили жёсткие скамейки, расположенные по-над стенами, а все вещи находились по центру. Здесь кроме моего груза стояли ещё какие-то коробки и ящики, пахло яблоками и мандаринами. В кабину самолёта прошли три человека экипажа, один из них приостановился около меня и сказал, что скоро вылетаем в Надым и будем там через четыре часа. Я понял, что кроме экипажа и меня в самолёте никого не будет. «Крейсерская» скорость «лайнера», на котором я должен был лететь, меня не беспокоила — самое главное, это то, что я в самолёте, и рано или поздно буду дома.

 В Надым прилетели за полчаса до полуночи. На улице ни ветринки, но стоял туман. Я удивился: зимой — и вдруг туман. Вытащив свой багаж на лётное поле, побежал к вокзалу, который, благо, находился недалеко. В порту пустынно, ни человечка. С большим трудом уговорил я откуда-то случайно взявшегося водителя грузовой вахтовки подвезти меня к городу (расстояние 12 километров). Водитель, спасибо ему, помог мне загрузить ящики в будку, а когда я стал брать гитары, целлофановый мешок вдруг захрустел и развалился на куски. Кроме гитар в мешке лежали ещё барабанные палочки, пачки с запасными струнами — всё это рассыпалось по снегу. Пока сгребал их в кучу, страшно замёрзли пальцы на руках. Я не мог понять, в чём дело. Водитель высунулся из кабины:

 — Давай, паря, быстрей, а то отопление в кабине прихватывает — не май месяц.

 — Всё, всё, я готов, — сказал я и полез в будку, чувствуя, что начали мёрзнуть ноги.

 — К какому дому везти-то тебя, паря?

 Я назвал адрес.

 — Может, в кабину сядешь?

 — Нет, присмотрю за своими вещами, чтобы не побились, — вежливо отказался я.

 — Ну, ты терпи, паря, — там, в будке, отопления нет.

 Через три минуты пути я пожалел, что не сел в кабину — у меня появилось ощущение, что пятки вот-вот примёрзнут к подошве сапог. Еле доехал. У Лёвиного дома быстро сгрузили аппаратуру, и машина исчезла в тумане. В окнах квартиры света не горел — не думали родственники, что Лёня объявится среди ночи. Пришлось будить брата. Затащили с Лёвой весь груз в квартиру, ящики поставили в прихожей, гитары охапкой в спальню к Юре, а пиво на кухню. При виде канистры у Льва заблестели глаза.

 — Ну-ка, жёнка, тащи малосол, будем пить пиво! — оперативно распорядился он.

 Из комнаты, накинув халат, вышла сонная Люся:

 — Лёвик, я хочу спать, пейте сами.

 Но распластанного муксунчика с холодильника достала и согласилась посидеть.

 Когда я открыл канистру и начал наливать пиво, оно не лилось.

 — Заморозил, брат, пивко, — иронично заметил Лев.

 — Как заморозил? Оно было на улице всего минут тридцать!

 — А ты знаешь, сколько градусов на улице?

 Я молча уставился на Льва, ожидая, какую цифру он назовёт. Про себя подумал, что, может быть, чуть пониже, чем в Тюмени, градусов эдак двадцать пять.

 — Сорок восемь! Минус! Иди, посмотри на градусник, если не веришь.

 И тут меня осенило:

 — А я-то думаю, чего это рассыпался целлофановый мешок в порту! Вот это да!

 — И пиво стало кашей, — добавил Лев, и мы расхохотались.

 — Так что, Лёнчик..., — хотела чем-то попугать меня Люся, но Лев её перебил:

 — Бывает здесь такая температура, бывает и ниже, но живут же люди, и никто ещё не замёрз. Редко когда мороз стоит долго, обычно актировка[1] бывает дня три-четыре.

 Мы набрали в ванну из батареи отопления немного тёплой воды, положили туда канистру и уже через двадцать минут начали ночное застолье. Должен сказать, что пиво в Надыме раньше в торговле отсутствовало, его просто по каким-то коммунистическо-экономическим соображениям сюда не привозили. Вдоволь пива северяне напивались во время отпуска, и часто как гостинец привозили с собой. Если ты был, допустим, в отпуске или в командировке и не привёз с собой пива, тебя могли посчитать приличным поросёнком. Мне было приятно, что доставил удовольствие брату.

 Как я уже упоминал, довольно громоздкие ящики с барабанной установкой и органолой мы со Львом разместили в прихожей, которая служила простым коридорчиком размерами метра полтора на два. Чтобы пройти из квартиры к двери, требовалось протискиваться по-над ящиками. Утром, а это было воскресенье 31 декабря, мы все спали кроме Люси, которая собралась в продуктовый магазин. Она надела свою дорогую цигейковую (такую ещё называли мутоновой) шубу, и когда начала пробираться к двери, подкладкой шубы зацепилась за гвоздь, торчащий из ящика. Хоть и спали мы крепко, но под необычный треск сразу проснулись. В установившейся тишине Лев из зала сонным голосом спросил:

 — Люсь, чо случилось?

 — Чо, чо... Чрез плечо... Шубу порвала, — донёсся раздражённый голос Люси. Праздничное настроение у нас сразу испортилось. Я и сам уже не был рад ящикам, которые загородили проход, чувствовал себя виноватым.