Глава 38
Деньги на некоторые детские радости мы, хоть и понемногу, но получали. Основной радостью, конечно, оставалось кино. Хороший кинотеатр в Ермаке построили где-то в начале шестидесятых годов и назывался он «40 лет Казахстана», а раньше кино крутили в здании районного дома культуры (РДК), где кроме показа кинофильмов работали разные творческие кружки.
В зрительный зал этого РДК из-за его «маломерности» на всех детских киносеансах народу набивалось, как селёдок в бочке. Мы с Лёвой не пропускали ни одного фильма. Помню два фильма — «Баши-Ачук» и «Опиумная война» — с обилием на экране крови и отрубания саблей голов. Они мне не понравились. А когда вышел кинофильм «Путь к причалу», я на него ходил раз пять — очень уж нравилась «Песня о друге» в исполнении Эдуарда Хиля. При продаже билетов всегда происходила давка, из-за этого у нас с Лёвой постоянно отрывались то хлястики у пальто, то пуговицы, которые мама едва поспевала пришивать.
Мороженого в детстве мы, можно сказать, не видели (вот так!) — на это имелись две основные причины: во-первых, в село его почти не привозили, а во-вторых, целое лето мы проводили на «острове». Зимой же покупать мороженое для нас родителям как-то и в голову не приходило: жара костей в это время явно не ломила. Газированную воду с сиропом, которая продавалась летом на разлив по три копейки стакан, иногда пили.
Продуктов в магазины в эти годы завозилось много. Жирную сельдь продавали прямо из больших деревянных бочек. Грецкие орехи горой лежали в мешках в углу магазина со стороны покупателей. Как-то раз мальчишки проковыряли в одном мешке дырочку и, прибегая на переменах в магазин, потихоньку выковыривали оттуда по шарику. Один раз и я стибрил такой шарик. Зашли втроём с пацанами, те «операцию» провернули шустро, а я долго мялся, никак не мог решиться. В грязь-то лицом ударить перед мальчишками не хотелось, подошёл, согрешил... Больше к мешкам никогда не подходил, не по мне такое дело.
В наше сибирское село хоть и редко, но всё же привозили бочковое пиво. В день привоза мой отец вместе со своим другом Виктором приходили к магазину, где оно продавалось, и где толпились мужики, брали по кружке пенистого напитка и, о чём-то разговаривая, под вяленых полупрозрачных чебаков потихоньку его потягивали.
Как-то раз отец для какого-то дела взял с собой меня, но по пути встретил своего дядю Витю, с которым охотно задержался у пивной бочки, а я стоял в сторонке и в томном ожидании думал, когда же они, наконец, напьются?
Вдруг отец подал мне свою кружку и, улыбаясь, предложил попробовать содержимое. Дядя Витя и ещё пара стоящих рядом мужиков молча наблюдали за мной. Я приставил кружку к губам и мужественно сделал один глоток. Больше делать было нельзя, иначе могли подумать, что обрадовался, ждал, когда угостят. Пиво, к моему разочарованию, оказалось очень горьким и крайне невкусным. Я подумал: как же они пьют такую гадость?
*****
Хочу немного рассказать о привычках отца. Хлеб отец резал необычным способом: брал обычную булку и резал её не поперёк, кусочками, а ставил вертикально, и как арбуз, сверху вниз разрезал на четыре длинных бруска. Таким бруском, кстати, можно было свободно макать сметану даже со дна трёхлитровой банки, что мы иногда и делали, и нас это забавляло. А маме очень не нравился этот странный метод резки хлеба. Сама резала по-другому: прижимала булку левой рукой к своей груди, а правой — ножом на себя — отрезала ломтики. Этот метод не нравился, в свою очередь, отцу.
— Смотри, титьки не отрежь,— раздражённо говорил он ей.
Нам очень нравилась одна странность отца. Было несколько случаев, когда он, получив зарплату в пятьдесят рублей, на сорок покупал грецких орехов, халвы, фиников и ещё каких-то дорогих лакомств. Приносил всё это в картонном ящике домой, ставил в комнате у порога и смотрел, как мы начинали молотком долбить орехи. Ох, и вкусные же они были! Оставшуюся десятку отец отдавал маме. Она брала её в руки, потом понимала, что это всё, что осталось от месячной получки, долго и пристально (а может, ненавидяще) смотрела на отца, наконец, её прорывало и она переходила на крик:
— Ты подумал своей бараньей головой, чем я буду кормить детей?
Если говорить откровенно, в значительной степени мама была права, но дело сделано. Отец виновато молчал, а мы, прижав уши, молча продолжали лакомиться содержимым ящика. Вскоре мама приходила в себя и забирала остатки «бесполезных» продуктов, которые потом давала нам понемногу в течение нескольких дней.
Однажды на улице я нашёл десять рублей. Бывает такое, хотя не часто. Шёл по дороге и на обочине в снегу увидел свёрнутую вчетверо красноватую бумажку. На все деньги купил халвы, печенья, пряников, молочных конфет — того, чем очень редко баловала меня судьба, и что я сильно любил. Решил хоть раз в жизни наесться, как говорится, от пуза.
Выйдя с кульками из магазина, я начал раздумывать, где мне можно спокойно употребить лакомства. И вдруг почувствовал, что став хозяином кульков, не смогу в одиночку, спрятавшись, съесть ни одного пряника, потому что дома у меня есть меньший брат и маленькие сестрёнки, которых я люблю и которые тоже любят сладкое. Придя домой, я всё выложил на стол, а маме честно сказал, что всё это купил на деньги, которые нашёл. Мы уселись вокруг стола и с молоком стали есть лакомства. Глядя на малышей я вдруг понял, что доставляя радость другим, испытываю настоящее душевное счастье.
*****
В школе кроме русских детей учились и казахи. И это было естественно, поскольку всё-таки мы жили в Казахстане. Все школы вели преподавание на русском языке. Я замечал, что многие казахские имена довольно часто переделывались на русский манер. Тот же Женя Смагулов на самом деле являлся Жаслеком Смагуловым. Его брат Коля — Кайратом. Но были казахи, которые не допускали других интерпретаций своих имён: Балташ Нуркенов всегда называл себя Балташом, его брата всегда звали Нурланом, встречались такие имена, как Зикень, Кайкен, Кибадат, Дюсён и т. д.
Национальных или, как сейчас говорят, межэтнических разногласий между нами никогда не наблюдалось. Вместе с ними мы играли и в «войну», и в лапту, и в пряталки. Мы, русские мальчишки, казахский язык почти не знали, за исключением основных слов, таких как «пшак» — нож, «акша» — деньги, «нан» — хлеб, «бала» — мальчик, «кызымка» — девочка и ещё десятка два других. Казахские же дети, за очень редким исключением, по-русски говорили чисто, не хуже нас, и так же чисто при необходимости по-русски матюгались.
Взрослое казахское население по-разному относилось к русским. С большим трудом оно воспринимало внедряющийся прогресс. Похоже, были среди них те, кому не нравилась массовая распашка целинных казахстанских степей, и они со своими отарами переселялись в более отдалённые районы. Когда началось строительство Ермаковской ГРЭС, то проект строительства попадал на старое казахское кладбище — мазарки, как его тут называли. Казахи, что вполне естественно, запротестовали, хотя в какой это форме выражалось, я не знаю, но место строительства власти перенесли на полкилометра севернее.
Свободное копирование
