С пятого или шестого класса я сильно увлёкся радиолюбительством. Знал, чем отличаются припой от канифоли, конденсаторы от резисторов, которые тогда назывались сопротивлениями, знал типы радиоламп (позже это пригодилось в армии). Один раз мне даже удалось по схеме собрать самодельный детекторный радиоприёмник, который принимал радиостанцию на длинных волнах — маленькая, но моя победа! В селе многие мальчишки в те годы увлекались радиолюбительством.
Однажды кто-то из башковитых радиолюбителей достал схему простенькой приставки на радиолампе 6П3С (сейчас подобную лампу можно увидеть только в радиомузее, если такой, конечно, где-то есть). Приладив приставку проводами к такой же лампе в своём приёмнике, «умелец» получал передатчик небольшой мощности, работающий на средних волнах. Приставку спаял и я.
Бывало, включишь радиоприёмник, а там с десяток «местных станций», каждая из которых имела свой позывной. Неслось: «Звезда! Звезда! Алё! Я Луна! Как слышишь?» - «Луна! Луна! Я Звезда! Слышу хорошо! Слухай мою музыку!» Я знал, что «слухать музыку» предлагал мой одноклассник Лёшка Яковлев. Мы все довольно долго зимой и переговаривались, и крутили в эфире музыку, пока в село не нагрянули пеленгаторщики. (В те времена пользоваться незарегистрированными передатчиками любой мощности категорически запрещалось, хотя это запрещено и теперь).
Меня спасла случайность. В этот день с утра отец взял меня и Лёву в лес за дровами. Когда мы к обеду вернулись и я включил радио, то ни одного «позывного» не услышал. Это меня насторожило. Я пошёл к Васильченко Юре — одному из «ведущих радиохулиганов» — и он мне рассказал о том, что произошло. Конфисковали тогда аппаратуру и у него, и у Лёшки, и других наших приятелей. Запрещённую приставку я от радиолы отключил и убрал, а сам стал довольствоваться той музыкой, которую гнали зарубежные радиостанции и недавно начавшая вещание станция «Маяк».
Сразу расскажу о трагической судьбе подаренной нам радиолы. Однажды предстояла какая-то работа по дому, а я так увлёкся музыкой, что забыл про задание, да ещё и громко включил радио. Терпение отца, видимо, иссякло: он подскочил ко мне, вырвал из розетки шнур, схватил в охапку приёмник и в коридоре со всего маху хряснул им об пол. Старенький «Рекорд» не ожидал такого невежливого обращения с собой и разлетелся на куски. Потеря для меня оказалась невосполнимой, я даже всплакнул от досады и обиды: от конфискации приёмник чудом спасся, а от родного папы — нет. Обломки корпуса радиолы пришлось выбросить, а на металлических останках приёмника я поменял некоторые радиолампы и он у меня снова заработал. Правда, без былой прыти.
Хочу немного рассказать о своих музыкальных пристрастиях.
В школьную программу всегда входила музыка. Уроки пения велись чуть не с первого класса, и, кроме этого, учитель по пению, Иван Иванович, организовал при школе бесплатный кружок баянистов и оркестр народных инструментов, где я играл на домре альт.
И вдруг осенью 1958 года к нам в село прислали молодую преподавательницу по классу фортепиано. Кружок организовывался при доме пионеров, я прошёл прослушивание и меня в него записали. Школьные кружки меня уже не прельщали — я решил научиться играть на рояле, пардон, на пианине, ой, на пианино!
Трагедия момента заключалась в том, что обучение игре на пианино оказалось платным. Мама как услышала об этом, схватилась за голову: платить за обучение почти пять рублей в месяц при отцовой зарплате в пятьдесят рублей — это просто безрассудство! Нас у мамы на руках четверо и всех надо одеть и накормить. К тому же в школе, как говорила мама, «бесплатной музыки по саму крышу». Но я проявлял такое тупое желание, что мама не устояла. Зажав в руке заветную пятирублёвую купюру, я тут же со всех ног бросился к дому пионеров. Кроме меня записались и другие мальчишки и девчонки.
К обучению, как и многие, я отнёсся добросовестно и за год научился неплохо играть на пианино по нотам многие пьесы и этюды Черни, Майкапара, Чайковского.
Дом пионеров располагался в небольшом одноэтажном здании. В нём кроме музыкального кружка находились и другие: радиотехнический, авиамодельный, художественного выжигания. Двери в комнаты, где размещались кружки, никогда не закрывались.
Ко всему прочему, комната, где стояло пианино, являлась как бы проходной — считалась маленьким актовым залом. Я не зря об этом упомянул. Эта «проходимость» сыграла злую шутку с нашим музыкальным инструментом: придя в один из дней на занятие, я увидел одиноко сидевшую у пианино Елену Георгиевну — так звали нашу преподавательницу — с покрасневшими от слёз глазами. Когда я сел за инструмент, то увидел одну обезображенную клавишу. Учительница тихим, потерянным голосом спросила у меня:
— Ты, Лёня, случайно не знаешь, кто мог это сделать?
Я не знал. Как выяснилось, кто-то из кружковцев паяльником или аппаратом для выжигания попортил клавишу на пианино: выжег жирную точку на одной из них. Позже я рассмотрел, что точка стояла на клавише «до» первой октавы.
Этот случай глубоко запал мне в душу. Поскольку дом пионеров посещали в основном мои ровесники, я чувствовал себя тоже виновным в произошедшей неприятности. Спустя тридцать лет я на эту тему написал небольшое стихотворение, которое однажды было опубликовано в районной газете.
Метки на клавишах
Помню случай из детства счастливого,
Я тогда в музыкалку ходил,
Пианино нам в школу красивое
Шеф-завод к сентябрю подарил.
Пианино блестящее, чёрное,
А под крышкой во всю широту
Белоснежные клавиши ровные,
Словно зубы у негра во рту.
Музыкальная грамота мальчикам
С величайшим давалась трудом,
И тогда кто-то метку для пальчиков
Тайно выжег на клавише «до»...
Раскидали всех годы, как странников,
Жизни грамота — много сложней!
И не выжечь здесь метку паяльником,
Чтобы жизнь свою сверить по ней.
Кружок просуществовал полтора года. Потом Елена Георгиевна вышла замуж за ермаковского парня по фамилии Зайков и уехала из Ермака.
А в моём распоряжении дома оставалась старенькая гитара, на которой я начал понемногу учиться играть.
Свободное копирование
