Глава 31
В детстве, как и многие другие мальчишки, я любил летнюю рыбалку. Даже если бы и не любил, рыбачить надо было всё равно – семья большая, отцовской зарплаты хватало только на хлеб. Но здесь вот получилось такое довольно редкое совпадение моего личного интереса и жизненной необходимости.
Пошёл я как-то на утренней зорьке порыбачить. Рыбачил обычно недалеко от нашего дома в речном затоне. Удочка деревенская: сухая тонкая палка из тальника (иногда с приличной кривизной), кусок старой, связанной в нескольких местах, лески, сильно подъеденный ржавчиной крючок, грузило из маленькой гайки и поплавок из кусочка куги (озёрного камыша). Я насаживал на этот ржавый крючок смачного червя-салазана или кусочек теста, троекратно покрывал их своими детскими плевками и закидывал в речную пучину.
Как ни странно, ловилось много чебаков, были случаи, когда попадались даже случайно лоханувшиеся подъязки и окуни. Когда я их вытаскивал, они от неожиданности выпучивали на меня свои немигающие глазищи и, увидев, что их поймал какой-то сопливый шкет, начинали в истерике биться и хвостами, и головами. При этом рьяно пытались скинуть с губы ржавый пирсинг с остатками салазана. Не тут-то было...
Так вот. Закинул я удочку, клёв неплохой. Вдруг ко мне не спеша приблизился незнакомый, хорошо одетый мужчина, по виду начальник, и доброжелательно спросил:
— Ну как, клюёт?
— Немного,— ответил я, смутившись тем, что на мою персону вдруг чего-то обратили внимание посторонние.
Пока мужчина наблюдал, я успел поймать несколько чебаков.
— Ну-ка, дай попробую,— попросил он удочку.
Я отошёл в сторонку, а мужчина взял удочку в руку и стал внимательно наблюдать за поплавком. Как только началась поклёвка, мужчина неожиданным рывком сделал резкую подсечку. К моему ужасу рывок оказался таким сильным, что поплавок по траектории улетел в одну сторону, а слабая леска с чебаком в другую — в воду чуть не до середины затона. Вот же я дурак! Ведь надо было сказать этому дяде, чтоб не дёргал сильно и не подсекал! Чебак утром голодный, он и без подсечки надёжно ловится, заглатывет крючок вместе с леской по самое грузило. Мужчина растеряно вертел в руках бывшее удилище, которое могло после этого послужить лишь палкой для пастуха. Я готов был расплакаться: не так-то просто в селе достать рыболовную лесу, да и крючок. Секунду подумав, мужчина сказал:
— Пойдём со мной, я дам тебе другую.
Пока шли, он мне рассказывал, что работает начальником московской геодезической экспедиции, которая ведёт изыскательские работы на нашей реке, где скоро начнётся строительство какой-то тепловой электростанции. Многое из его рассказа я не понял, и не до этого мне было сейчас — моя детская головёнка сосредоточенно просчитывала более приземлённый вариант: восстановление удочки. Семья-то ждёт рыбку, с голоду, как говорится, чуть не пухнет...
Шли недолго. Михаил Ильич, так звали моего знакомого, зашёл в дом, потом появился с удочкой, у которой было длинное ровное бамбуковое удилище. У меня от удивления открылся рот. Из временного ступора вывел его приятный голос:
— Держи, это тебе насовсем.
Такого подарка я не ожидал: в селе ни у одного пацана не то, что не было бамбуковых удилищ, они их и в «натуре» никогда не видели. Собственно, как и я. Леска на новой удочке оказалась тонкой, под цвет воды, поплавок фирменный, цветной, на конце лески поблескивали два аккуратных крючка-заглотыша.
Вот на эту удочку рыба ловилась, как говорится, пуще прежнего, под страшную зависть моих дружков. Но я, гордый владелец свалившегося с неба подарка, оказался добрым: каждому разрешал немного ею порыбачить. Пока у Тома Сойера соседские мальчишки потихоньку красили забор, у меня, пока я сидел на бережку и считал на небе ворон, ведро набивалось свежей рыбкой. Классная удочка, скажу я вам! Просто как в сказке — самоловка!
*****
Летом на Иртыше, напротив Ермака, поставили земснаряд, который выполнял работы по углублению обмелевшего русла реки. Как-то я сидел на берегу, рыбачил и вдруг услышал доносившиеся из громкоговорителя этого землесоса звуки необычно красивой песни. Прошло какое-то время, и я вновь услышал эту чудесную песню, плывущую над рекой. Доносилось: «Не слышны в саду даже шорохи, всё здесь замерло до утра...» Это оказалась ставшая сразу знаменитой песня Василия Соловьёва-Седого «Подмосковные вечера». А пел её Владимир Трошин.
Примерно в этот же период я услышал по радио романтичную «Песню о тревожной молодости» А. Пахмутовой (прозвучавшую в фильме «По ту сторону»). Автора песни в то время я не знал, но мелодию, запавшую мне в душу, часто намурлыкивал.
А у мамы самая любимая песня — «Уральская рябинушка», которую она всегда слушала с удовольствием.
Свободное копирование
