Бакена. Моё детство - 30

Глава 27

 Однажды возможность немного заработать выдалась у нас зимой. Какая-то геодезическая экспедиция проводила изыскательские работы на Иртыше. Для проведения этих работ экспедиции нужны были лунки во льду по руслу реки. Отец, как и многие сельчане, нанялся на работу, и в один из дней взял меня и моего младшего брата Лёву с собой. Мы вооружились пешнями, которые оказались выше нашего роста (пешня — это лом на деревянной рукоятке), и с большим трудом дойдя по рыхлому снегу до места работы, с усердием принялись долбить лунки. Дело происходило после нового года, к этому времени толщина льда достигала метра и больше. Не знаю, сколько лунок продолбил отец, а мы с братом за всё время с трудом проковыряли по одной, а может, и вообще одну на двоих. Хорошо помню, что одна лунка оценивалась в тридцать копеек — это один раз сходить в кино или купить две булки чёрного хлеба. На этом наш «десант» на трудовой зимний «фронт» закончился.

 Другой случай. Как-то летом к нашему селу по Иртышу пришла большая баржа с лесоматериалами. Среди сельчан разнёсся слух, что на разгрузку приглашаются все желающие. Мы с братом уговорили отца поработать, и втроём отправились на пристань. Прораб рассказал нам, откуда и куда можно носить доски, плахи. Сказал и о расценках: три рубля за один кубометр. Чувствуя себя уже миллионерами, мы снисходительным взглядом окинули «баржонку», поплевали на ладошки и, как застоявшиеся кони, с недетской алчностью набросились на переноску стройматериала. Вокруг сновали другие «конкуренты-грузчики», и я переживал, хватит ли нам досок, чтобы подзаработать. Доски длинные, тяжёлые, колючие, но мы таскали их, как одержимые. На теле постепенно появились ссадины, на руках — куча заноз. Доски почему-то становились всё тяжелей и тяжелей, а наша стопка на берегу росла всё медленней и медленней.

 Наконец, часа через четыре мы полностью выдохлись. Уже и передышки не помогали — силы иссякли. Отец подозвал прораба, тот быстро сделал замер и сказал, что нами выгружено четыре с половиной кубометра. Тогда мы попросили прораба немного подождать и, превозмогая усталость, спустили с баржи ещё пару досок, чтобы довести количество кубометров хотя бы до пяти.

 Когда много лет спустя я увидел цирковой номер Никулина про «брёвнышко», которое нужно было поднять и весело, с улыбочкой нести, я вспомнил себя и брата на барже, когда мы сгружали последнюю доску. Это был почти такой же цирк: неподъёмная, словно пригвождённая к палубе, доска, и мы, безуспешно пытающиеся переместить её на берег. Пятнадцать рублей тогда заработали честно, это была треть месячной зарплаты отца. Уходя, я оглянулся и увидел, что на барже количество пиломатериала совсем не уменьшилось. Хорошо «поработали», что там говорить...

*****

 В нашем доме за лето произошло значительное изменение: ту маленькую комнату, где в период своего обучения жили братья и сестра отца, разломали, а вместо неё отец начал строить кухню чуть большего размера. Стены делались из деревянных щитов, внутрь которых засыпались опилки. Кроме этого, отец купил шифер, перекрыл крышу — и домик стал выглядеть намного приличнее, чем раньше.

 Когда новую кухню пристроили, то стену, разделяющую её и комнату, убрали, а вместо стены на этом месте установили новую печь для обогрева сразу и комнаты и кухни одновременно. Когда старую печь, стоящую в центре комнаты разобрали, «зал» сразу стал больше. Помню, при кладке новой печи на помощь из Павлодара приезжала тётя Таня — во многих делах, даже таких, как кладка печи, она хорошо разбиралась.

 Домашние уроки мы по-прежнему делали при керосиновой лампе, но зато в наш дом впервые была протянута сельская радиоточка. Маленький, но прогресс! Мы подлогу стояли возле громкоговорителя и слушали разговор и музыку, которые оттуда потихоньку доносились. Помню, зимой в стране произошло какое-то событие, по радио диктор о чём-то постоянно говорил[1]. Отец не отходил от динамика: прикладывал к нему то одно ухо, то другое и постоянно на нас прицыкивал, чтобы мы не шумели. Когда начался перерыв, отец подошёл к маме и взволнованно сказал:

 — Нет, ты посмотри! Хрущёв на съезде сказал, что у Сталина был культ личности.

 — А что он с этим культом делал? — простодушно спросила мама. Ей что «культ» и что «куль» было без разницы — политикой не сильно интересовалась.

 Отец начинал ей что-то объяснять, но тут закончился перерыв и он, досадуя от того, что не сумел разъяснить жене вполне очевидное, обречённо махнул рукой и снова замер у репродуктора. А я и Лёва достали из портфелей ручки с чернильницами и начали делать уроки.

 Расскажу, чем мы писали. Раньше шариковых ручек не было — в школе все писали простыми деревянными ручками со стальными перьями. С собой в специальном маленьком мешочке каждый ученик носил чернильницу, заправленную фиолетовыми чернилами. Мы называли их «непроливайками», изготавливались они обычно из стекла, фарфора или пластмассы. Перед уроком чернильницу ученик ставил на парту в специальную выемку, и на уроке во время письма постоянно в эту чернильницу макал пером. Стальные перья различались между собой и по форме и по цвету. Самым популярным считалось перо с латунным цветом «звёздочка» — на нём стояло клеймо в виде звёздочки; имелось никелированное перо № 5; существовало ещё блестящее перо под названием «скелетик» с шишечкой на конце, которое писало очень мягко, но школьникам этим пером писать почему-то не разрешалось.

 Когда я пошёл в третий класс, появились так называемые авторучки. Как ни странно, дремучее руководство школы категорически запрещало ими писать, хотя это было прогрессом для того времени: не надо было таскать с собой ненавистные маркие и неудобные чернильницы. Постепенно школа сдалась, и авторучки прочно вошли в обиход школьников. Через несколько лет появились шариковые ручки, с которыми школа тоже поначалу вела беспощадную войну.