Бакена. Моё детство - 29

*****

 В мае 1956 года я окончил второй класс. В этом году для обогрева школы начали строить котельную, в классах навесили чугунные радиаторы отопления. И ещё на территории школы построили небольшое одноэтажное здание, рассчитанное на четыре класса, поскольку в основном школьном корпусе помещений не хватало, даже в две смены. Наш класс попал в новый корпус, где я проучился два года.

*****

 В школе буквально с первого класса всех детей приучали к труду. Арифметику, русский язык, литературу у нас вела Нина Фёдоровна Педосенко, а уроки труда вели другие учителя. В мастерской, которая находилась рядом со школой, мы получали навыки работы ножовкой, молотком, напильником. Этому делу нас учил пожилой немец (наверно из ссыльных) по фамилии Мантель. Как его звали, я забыл. Мантель в любое время года ходил в одном и том же потёртом выцветшем светло-коричневом плаще и кирзовых сапогах. Высокий, худой, с измождённым от какого-то недуга лицом — ну настоящий немец, каких показывали в кино про войну.

 Его жена — Фрида Андреевна — вела в старших классах ботанику и биологию. Сложно сказать о взаимоотношениях Мантеля со своей женой, но мы видели, что он почти всё время жил в мастерской, где и питался. При этом замечали, что от учителя иногда доносился запах спиртного, а фирменной едой у него являлось лечо натуральное, которое практически всегда стояло на учительском столе в мастерской. Над этим же столом, у окна, покачиваясь на шнурке, всегда висела небольшая, выпиленная лобзиком из кусочков фанеры и выкрашенная в зелёный цвет, модель какого-то самолёта.

 Фрида Андреевна, в отличие от мужа, невысокая, полная, пожилая женщина с мягким, доброжелательным характером. У нас, малышей, она вела в летний период практику на пришкольном участке. В Казахстане лето обычно бывало жарким и засушливым, и если не поливать деревья и другие насаждения вокруг школы, то они за лето могли засохнуть. Все классы по графику в течение лета несли определённую трудовую повинность на пришкольном участке.

 После окончания второго класса нам предложили с мая до середины июня в степи, недалеко от села, позаниматься прополкой бахчей. За каждый день обещали платить по пятьдесят копеек. Для ориентира скажу, что билет на детский сеанс в кино стоил тогда один рубль, а на взрослый — три. Я согласился — деньги лишними не были. Нас по утрам возили к полю в кузове старенького, с высокими деревянными бортами, автомобиля ЗИС-5. В поле под присмотром Фриды Андреевны мы по полдня без передышек тяжёлыми тяпками пропалывали зарастающие травой плантации арбузов и дынь. Работа оказалась утомительной — некоторые из ребят не выдерживали и на следующее утро не приходили. К середине июня нас осталось человек семь или восемь. При расчёте я получил двенадцать рублей — целое богатство и, внутренне торжествуя от своей значимости, отдал деньги маме. Это был мой первый заработок.

 Не обошлось и без неожиданного сюрприза: за хорошую работу по прополке бахчей некоторых учеников поощрили экскурсионной поездкой на пароходе по Иртышу до Усть-Каменогорска, среди которых оказалась и моя персона. В тот момент я чувствовал себя самым счастливым человеком! В том, что я оказался в списках счастливчиков, чувствовалась добрая рука моей любимой учительницы Фриды Андреевны[1].

 Настал день отъезда. Мама меня опрятно одела, для личных нужд (на лимонад, конфеты) дала не то десять, не то пятнадцать рублей — здесь находились, наверно, и мои «кровные» — и мы пошли на пристань. Вскоре подошёл трёхэтажный пассажирский красавец — пароход «Абай Кунанбаев».

 Многое из той поездки, конечно, уже позабылось, остались впечатления. Помню, пока плыли, я часами стоял у борта и любовался летним пейзажем, монотонным журчанием воды под бортом парохода. Наблюдал, как пароход лавировал по фарватеру между бакенов, как вечером над рекой таинственно мерцали их огоньки. За Семипалатинском правый берег стал холмистым, левый оставался по-прежнему низинным, утопающим в зелени. Подплыли к Усть-Каменогорску солнечным утром. Ярко блестела река, а вокруг возвышались горы, затянутые лёгкой дымкой. Вот такое путешествие, которое я запомнил надолго.

 Вскоре после моего возвращения из экскурсии отец решил на теплоходе свозить меня и Лёву на экскурсию в Павлодар, о чём мы давно мечтали. Летом по Иртышу тогда между Павлодаром и Ермаком по очереди ходили два теплохода с надписями на борту «Т-5» и «Т-6». Один теплоход делал рейс с утра, а другой — к вечеру. Мы решили уехать в город с утра, а вечером, после прогулки, вернуться назад.

 Целую неделю мы с трепетом ожидали воскресного дня. Накануне ночью я несколько раз просыпался: боялся, что проспим.

 Утро выдалось пасмурным, ветреным, но мы быстро собрались и пошли на пристань. В ожидании теплохода здесь находились и другие пассажиры. Мы вместе со всеми терпеливо, на ветру, ожидали прибытия речного судна. Постепенно люди стали расходиться, а у меня появилось тревожное предчувствие неудачи. Я до рези в глазах гипнотизировал речную даль, всё ещё надеясь на чудо.

 Наконец, и отец ушёл с Лёвой, а я остался один, всё ещё не желая смириться с жестокой реальностью. Чуда не произошло. Досадуя, даже немного всплакнул: очень уж не хотелось откладывать на другой раз то, что могло произойти сегодня. Я был слишком мал и не знал про законы Мерфи, Чизхолма, Паркинсона и многие другие, которые сопровождают человека всю жизнь и обосновывают неизбежность его неудач. Обобщённо, на интуитивном уровне, любую неудачу я называл тогда законом подлости.