Кажется, уже на второй день после вступления германской армии в город мне пришлось "вступить с ними в личные сношения". Вернее, не с германцами, а с германцем. Все были в эти дни в большой ажитации -- наша прислуга тоже. Молоденькая хитрая хохлушка многому насмотрелась за военные годы, переезжая с нашей семьей из города в город. Научилась не бояться посторонних людей -- прежде с ней беда была на этот счет. Все-таки, когда увидела через окно, что у дверей звонит некто в германской форме, перетрусила. Попросила, чтобы открыл я.
Совсем молодой, лет девятнадцати, лейтенант. Черный бархат артиллеристов. Посмотрел на мой беспогонный китель.
-- Вы русский офицер?
-- Да.
Вытянулся. Отрапортовал. -- Лейтенант такой-то, такой-то батареи.
Все вышло само собой. Я тоже по привычке стал "смирно". Шпоры звякнули, руки "по швам". Только подумал, что офицер-то я офицер, а моей части ведь не существует. В первый раз в жизни представился по-немецки:
-- Oberleutnant der russischen Feldarillerie такой-то.
Подал ему руку. Не быть же невежей с этим подтянутым юношей. Провел его в гостиную-кабинет (мы жили уже по-беженски, всего три комнаты), усадил. Оказалось, пришел узнать, нельзя ли у нас поместиться. Показал ему квартиру. Согласился, что места нет. Извинился за беспокойство. На прощание опять мы оба щелкнули шпорами.
-- Aufwidersehen, Herr Leutnant!
-- Aufwidersehen, Herr Oberleutnant!
Все совсем по-хорошему... Встретились двое коллег по оружию и больше ничего. С этого лейтенанта и началось мое грехопадение с немцами.
Возвращаюсь однако к военным действиям под Лубнами и настроениям в городе. 22 марта утром гордиенковцы выстроились на соборной площади. Кругом стояла густая толпа провожавших -- главным образом городской интеллигенции. Слышались украинские команды. Отчетливо помню, как в нескольких шагах от меня при приезде командира полка молодой (ему было, как и мне, 24 года) командир 3-й сотни, ротмистр барон Штакельберг щеголевато и звонко скомандовал-пропел: -- Сотня, в струнку! Слухай...
Потом, после смотра полка генералом Натиевым, сотня за сотней пошли к переправам. В толпе несколько матерей вытирали слезы. И еще раз хочу подчеркнуть -- может быть, за очень редкими исключениями все, кто теснились по тротуарам при проходе гордиенковцев, искренне желали им победы. Я чувствовал себя чем-то вроде корреспондента несуществующей газеты. Ходил, прислушивался, наблюдал. Пишу свой отчет, правда, через пятнадцать лет, но и в первоначальной записи (1922 год) наряду с большим количеством неумелой лирики отмечены те же настроения. Было совсем не глазение на некую чужую армию, а проводы своих войск в бои. Вот только об Украине, несмотря на "слухай"... барона Зигфрида Штакельберга, далеко не все думали.
Одна из запомнившихся и записанных в 1922 году сцен: "... Дама долго и внимательно смотрела на этих странных солдат, на их лошадей, новенькие пулеметы конно-пулеметной команды, маленькие горные пушки... Потом перекрестила проходившие ряды и сказала:
-- Вот только такая молодежь и может спасти Россию..."
Началась т. н. Ромоданская операция. Действия гордиенковцев подробно описаны Петровым ("Спомини", часть II, гл. 5). Если не ошибаюсь, на украинском языке это единственные печатные материалы, относящиеся к этому периоду наступления германо-украинцев на восток. Вероятно, что-нибудь есть в немецких, чешских и советских изданиях, т. к. германские дивизии вели бои за переправы через Сулу к северу и югу от Лубени понесли кой-какие потери, а какая-то чешская часть принимала участие в военных действиях на стороне большевиков. Мне этих источников разыскать не удалось.
Мы знали в то время в Лубнах немного о том, кто и куда наступает, хотя с "Видов" вся картина боев была видна отлично. С утра до вечера за Сулой кипела ружейная и пулеметная стрельба, стайками рвалась шрапнель, тяжело бухали гаубичные орудия, дымились бронепоезда, иногда появлялись какие-то цепи и лавы. Отступали, наступали, залегали на гребнях. Когда не знаешь оперативного приказа, очень трудно разобраться в обстановке даже с самого лучшего наблюдательного пункта. Ясно было одно -- во-первых, украинцы получили самое трудное направление -- лобовой удар на Ромодан вдоль железной дороги под постоянным огнем бронепоездов, во-вторых, большевики дерутся очень упорно. То, что мы наблюдали с "Видов", совсем не походило на церемониальный марш.
Свободное копирование
