VII
В Лубенской газетке (не большевицкой) каждый день под заглавием "К положению города Лубен" печатались большевицкие сводки. Несмотря на их внешне победный план, чувствовалось, что дела красных плохи. С запада, из Киева, все чаще и чаще шли эшелоны с красной гвардией, Если память не обманывает, числа пятнадцатого марта в городе появились чехословацкие солдаты-легионеры, уходившие со своими частями от наступающих немцев. Я пошел на станцию посмотреть эшелоны. По сравнению с распущенными, не имевшими воинского вида красноармейцами, легионеры производили отличное впечатление. Отличная австрийская выправка. Хорошо, однобразно одеты, вежливы; чувствовалась несколько своеобразная, но все же, по крайней мере, в то время твердая дисциплина. Помню, интеллигентные люди высказывали сожаление по поводу того, что эти бравые солдаты принуждены силою вещей "путаться" с большевиками. Вели себя чехословацкие части хорошо. Ни разу не слышал жалоб на какие-то беззаконные поступки легионеров. Чувствовалось, кроме того, что, несмотря на наличие оружия и дисциплины, они ни в какой мере не чувствовали себя хозяевами положения и больше всего боялись попасться германцам.
17 марта большевики наложили на город Лубны контрибуцию. Кроме того, всем офицерам, юнкерам и вольноопределяющимся было приказано в течение суток зарегистрироваться у комендата. Срок уплаты контрибуции истекал также вечером 18-го. На регистрацию я, как и большинство офицеров, решил не идти. Чувствовалось, что большевики со дня на день уйдут, На базаре говорили, что немцы совсем близко.
После полудня пошел посмотреть, что делается около городской управы, где помещалась комендатура. На улице стояла кучка оживленно, но осторожно разговаривающих офицеров в разных чинах. В управе большевиков не было, комендант со своими чинами уехал на вокзал. Я вернулся домой, и на душе была давно забытая бодрость и легкость. Это отлично помню. Советская власть явно кончается, После обеда лег на кушетку, начал читать главу, посвященную Гераклиту Эфесскому.
Вдруг совсем неожиданно где-то рядом бухнула пушка. Еще и еще. Окна звенели. Кухарка, молодая девушка, вбежала в комнату с перепуганно-радостным лицом.
--Панич Коля, казаки...
Мы с братом выбежали на улицу. Пушки продолжали стрелять. Характерные для артиллерийского уха, мягкие удары "горняшек". С сухими, бьющими по ушам выстрелами полевых не смешать. Привычно шелестели снаряды. Отовсюду к "Видам" (молодой бульвар на берегу Сулы) бежали на выстрелы офицеры без погон, дамы, подростки. Гремя по мостовой копытами и по-пехотному трясясь на высоко подтянутых стременах, рысила к берегу кучка всадников в серых папахах с длинными желтыми шлыками. Им махали платками, кричали ура, всадники, подгоняя нагайками усталых лошадей, отвечали непривычным:
-- Слава, слава...
На берегу Сулы, около бульвара, две горных пушки на открытой позиции, Команды русские...
-- Гранатой, шесть ноль, орудиями, правее. Огонь! Наводчик дернул шнур. Желтый язык. Удар по ушам.
-- Шесть два...
Снова выстрелы. Поодаль густой толпой зрители, Номера-артиллеристы в папахах с красными шлыками. На конце пришпилены золотые перекрещенные пушки -- те, что раньше мы все, кроме гвардейцев, носили на погонах. Все без погон, но по бархатным петлицам видно, что много молодых офицеров. Бегом подносят патроны. Щелкают затворы. Уши зажаты. Выстрелы. Дымящиеся короткие гильзы падают на лафеты. Внизу, в долине Сулы, около отходящих советских эшелонов, взвиваются черные гранитные столбы. Свистят паровозы, тарахтят невидимые пулеметы, в бинокль видно, как к деревянному мосту через реку приближаются всадники со шлыками. День ясный. С высокого берега Сулы видно верст на двадцать. Хутора, села, перелески, петля железнодорожного пути, полустанок Солоница. Там красный бронепоезд. Стреляет во все стороны. По подожженному красными железнодорожному мосту, по украинской коннице, в нашу сторону на больших недолетах. Внизу над обрывом тянется белый шрапнельный дым. На батарее новая команда. Черные фонтаны на полустанке. Броневик начинает быстро отходить к Ромодану. На путях осталась часть эшелона, разорванного артиллерийским огнем.
В первый раз в жизни наблюдаю бой, не участвуя в нем. Я в артиллерийской шинели с бархатными петлицами и золотыми пуговицами, и меня пропустили к самим орудиям. В нескольких шагах от них высокий, судя по выправке и манере держаться, кадровый офицер с кавказской шапкой на ременной портупее. Моложавый, подтянутый, но порядком облысевший. Молодой хлопец, неуклюжий, видно, раньше не служивший, подъехал, старательно приложил руку к папахе. Что-то докладывает по-украински, Слышу, что называет офицера "батько".
Когда огонь прекратился, я подошел к артиллеристам. Оказалось, несколько офицеров нашего Михайловского училища младших выпусков. Узнал, кто такой молодой кадровый офицер. Командир конного имени атамана Кости Гордиенка полка генерального штаба полковник Петров; говорят, очень энергичный и вообще молодцом воюет. Жарят по шестидесяти верст в сутки. Все время с открытых позиций. Конно-горной батареей командует полковник Алмазов.
Штатские толпой обступили замолчавшие пушки. Пожилая дама целует сына-гимназиста с артиллерийским шлыком. Несколько месяцев не знала где и как...
Свободное копирование
