Первого ноября тысяча девятьсот пятнадцатого года в десять часов утра начальник Главного артиллерийского управления генерал Маниковский прочел нам Высочайший приказ о производстве в прапорщики. Вернулись по каморам -- в последний раз строем. Переоделись в "походные мундиры". После молебна распрощались. Многие навсегда. Одних убили враги, других -- собственные солдаты.
Я довольно подробно изложил историю превращения моих ровесников-студентов в офицеров императорской армии. Повторяю, большинству из нас переход от мира к войне дался нелегко.
Прежде чем продолжать изложение событий восемнадцатого года, поскольку я их наблюдал и в них участвовал, я считал необходимым подвести итог тому, что пережил во время Великой Войны и перед ней.
"Чем дольше я пишу, тем сильнее чувствую связь между крестовыми походами гражданской войны и той почвой, на которой они возникли.
Та атмосфера героизма, которая заставляла молодежь бросать все и идти под белое знамя, создалась не во время гражданской войны. Ее корни в близком прошлом, в нашей национальной борьбе с Германией...
Пока одни дрались, подрастали другие, еще более молодые, и те уже не знали ни сомнений, ни колебаний старших. Они учились под рев мирового пожара и успели привыкнуть к нему. И родина стала их верой".
От всего, что я видел вокруг себя в гимназические, студенческие и офицерские годы, у меня осталось одно основное впечатление. В Лубнах, в дни начала гражданской войны я не смог бы его формулировать с той же ясностью, как сейчас, четырнадцать лет спустя, но все же в основных чертах я и тогда думал то же самое, что и теперь.
За десять лет -- примерно с седьмого по семнадцатый -- произошел огромный сдвиг в убеждениях молодой интеллигенции (я был тогда слишком юн, чтобы оценивать процессы, происходящие в среде старшего поколения).
Для большинства молодежи за это десятилетие Российское государство из чего-то чужого и враждебного стало своим и дорогим.
Мне кажется, что, не учтя этого сдвига, невозможно понять историю русской гражданской войны.
В своем изложении я пользовался словом "интеллигенция" в самом общем его значении. Интеллигенция -- образованный класс. Я считаю, что за десятилетие, предшествовавшее революции, русский образованный класс, по крайней мере в его молодой части, стал гораздо более государственным, чем прежде. Если же мы примем то определение интеллигенции, которое дают ей авторы "Вех" (например, П. Б. Струве, считающий, что сущность интеллигенции заключается в "безрелигиозном государственном отщепенстве" и враждебности к государству), то придется сделать другой вывод. Ко времени начала гражданской войны среди русской образованной молодежи стало гораздо меньше интеллигентов. Sensu stricto.
Возращаюсь теперь снова к марту месяцу 1918 года в Лубнах.
Свободное копирование
