Пришлось остановиться на несколько дней в Чите, где в продолжение уже многих лет городской голова Колеш состоял комиссионером Ононской Ко. В Чите же жил тогда А. Ф. Геллер, работая в городском музее, где я его и отыскал. Прошло почти 20 лет, как мы под его руководством собирали в Кунцеве аммониты, ходили на Всероссийскую выставку, рассматривали его коллекцию окаменелостей. Провал его "Петровой милости" в Донецком бассейне и неудача рудных работ, поставленных им на Ононе, подкосили энергию старого мечтателя. Он продолжал верить в будущность Евдокиевского рудника, видя подтверждение своей вере в незадолго до того пробитом на Ононе шурфе No 104, давшем, на большой, правда, глубине, очень богатые пробы. Но он уже не принимал участия в промысловой работе, отдавая свои силы изучению края, популяризации знаний и службе в музее. Вспоминая прошлое и разговаривая о местной жизни и природных особенностях края, мы вышли с ним в городской сад. Солнце спускалось, в саду готовились к вечернему гулянию. Александр Федорович стал устанавливать граммофон, и я с ним простился, унося в памяти его согбенную над граммофоном фигуру в крылатке, вырисовывавшуюся темным силуэтом на фоне окружавших Читу невысоких гор.
Чтобы добраться до Ононских приисков, надо было сойти с поезда на маленькой ж. д. станции "Маковеевка" и уже на лошадях, "на перекладных" ехать в своем приисковом тарантасе по почтовому тракту Дарасун, Ключевская, Усть Или, Акшу и Мангут. Затем, уже в стороне от тракта, надо было ехать на Кыру и на прииски. Всего около 350 верст я сделал в двое суток, меняя лошадей на каждой станции и нигде не останавливаясь на ночлег. Дорога шла все время по долинам рек, с частыми переправами на паромах. Кругом пустынно и живописно. Окружные возвышенности безлесны. Луга в долинах были в полном цвету, представляя редкостный по яркости и пестроте красок ковер -- незабудки, тюльпаны, ирисы, сараны покрывали сплошные большие площади. Несколько раз над головой у меня пролетали стаи сверкающих своей белизной на солнце лебедей, а по долине время от времени проносились в стороне от дороги кавалькады бурятских девушек в их пестрых нарядах. Дикарки на своих маленьких лошадках быстро подъезжали к нам, но лишь только я направлял на них свой "кодак", они кокетливо поворачивали коней, моментально исчезая в какой-нибудь лощине или в высокой траве. Мне понравились чистота и степенность казаков, в избы которых я заходил во время перепряжек лошадей. Несмотря на видимую их зажиточность, мне у них довелось видеть употребление лучины для освещения. Я даже воспользовался случаем, чтобы написать Софии Яковлевне письмо при таком исключительном освещении. Александр Иннокентьевич, ездивший здесь лет за десять до меня, рассказывал мне, что его казачка одна угощала даже печеными "окридами", т. е. попросту саранчой.
Свободное копирование
