Там было душно и полутемно (горела одна ночная лампочка). На откидном столике мутно поблескивали бутылки. И пахло спиртом и табаком, и еще чем-то - приторным, сладковатым.
Едва я запер за собою дверь, женский сонливый протяжливый голос проговорил:
- Ну, чего, ну, чего? Невтерпеж, что ли? Ох, мужики, беда с вами. А я было вздремнуть собралась…
Я обернулся на голос. И только сейчас - в полумраке - разглядел "пассажирочку".
Она сидела на верхней полке, в углу, - подтянув колени к подбородку и небрежно прикрывшись кончиком простыни. Отсюда, снизу, мне была видна голая, стройная ее нога, округлая линия бедра и - выглядывающая из-за простыни - небольшая, острая грудь, чуть подрагивающая от хода поезда.
"Ого! - изумился я, - вот так служебное купе!"
И пробормотал оторопело:
- Здравствуйте…
- Здравствуй, - сказала она. - Ты кто? Что-то я тебя не знаю.
Она наклонилась, разглядывая меня - уперлась ладонями в край вагонной полки. Теперь она стояла на четвереньках. Простыня сползла с нее, соскользнула - и вид у
«пассажирочки» был занятный…
- Ты из поездной бригады? - спросила она.
- Нет, просто - пассажир. Мы тут договорились с проводником…
- А-а-а, - протянула она. И потом: - Ну, что ж. Если договорились… Чем ты хуже других? Пошарь-ка там, на столике, может, что-нибудь осталось в бутылках?
Я пошарил. В одной из бутылок было еще водки - на треть. Я разлил ее по стаканам; подал один «пассажирочке», другой - принял сам.
Выпив и помолчав немного, она сказала:
- Ладно… Лезь сюда, мостись! Раз уж всем - так всем… Давай. Только - быстро! Быстро!
- Но… чего ж торопиться-то? - отозвался я, в полной растерянности, не зная, собственно, - что говорить.
- А чего ж тянуть? Давай! Или я, что ль, не нравлюсь?
Я старался эти дни не думать о Наташе… Но тут поневоле подумал. И первая мысль была - мстительная. "Все вы - такие! Все такие! Все…" А вслед за этим пришла новая мысль: стало жалко себя. Я загрустил безотчетно.
Вытряс изо всех бутылок остатки - слил в стакан и выпил залпом. И уселся у столика, пригорюнясь.
Стало жалко себя. И отчего-то вдруг - и Наташку. Да и эту пьяную дуреху - тоже.
- Тебя хоть как зовут? - спросил я.
- Людмила. А - тебя?
- Михаил.
- Ну, вот и познакомились, - закуривая, сказала она.
- Н-да… А скажи-ка… Ты что же, все время - вот так?..
- Да почти, - кивнула она беззаботно.
- Со всеми?
- Ну - кто придет…
Была она молода (лет двадцати пяти - не больше) и очень недурна собою, с прямыми белыми волосами, со вздернутым носиком и крупным пухлым ртом. Немного портила ее только общая печать усталости - некоторая одутловатость лица, синие тени под глазами.
- Утомилась, наверно? - посочувствовал я, все-таки - нелегко…
- Да нет, ничего, - лениво, с хрипотцою, ответила Людмила, - даже как-то забавно… такое приключение! Будет хотя бы что вспомнить на старости.
И загасив окурок - потянулась, зевнула звучно.
- Одна только беда: выспаться, кобели, не дают. Только задремлешь - кто-то сразу наваливается. Среди ночи проснешься - тебе уже ноги в потолок задирают… Прямо - смех! - При этих словах она улыбнулась медленно, и была в ее улыбке какая-то наивная, непобедимая, первобытная простота. - Я всю дорогу так и пролежала - ногами в потолок…
- А ты откуда едешь-то?
- Да из Москвы.
- И куда же?
- В Тайшет.
- По работе?
- Да нет… к мужу. Домой.
- К мужу? Вот как! - Я удивленно поднял брови. Хотел еще сказать, но - сдержался, промолчал. В конце концов, что ж… Бывает, очевидно, и так… В безумном этом мире - чего только не случается!
Все же, погодя, я спросил - с осторожностью:
- Он кто же - твой муж?
- Лейтенант.
- Служит, что ли, в Тайшете?
- Ну, да. В местном управлении.
- Это в каком же управлении - в лагерном?
- Ага, - сказала она. - Он у меня - чекист. Так мы толковали какое-то время. И я узнал ее жизнь. И эту - вагонную - историю. Суть ее вот в чем: возвращаясь из отпуска, с Юга, Люда остановилась в Москве (решила побродить по магазинам), и там у нее - в толкучке - украли все вещи и деньги. Надо было как-то устраиваться с билетом… И Людочка быстро нашла выход из положения; проникла на вокзал, разыскала проводников и сразу обо всем с ними договорилась. Они согласились провезти ее, но с одним условием: платить она будет - натурой… Что ж, Людочка условие это приняла охотно, легко. (Вообще она, судя по всему, была большой любительницей приключений!
В вагонах дальнего следования проводников - как правило - двое. Работают они в переменку. Пока один бодрствует, другой отдыхает. В служебном купе, таким образом, всегда есть свободное место. Его-то и заняла Людмила… И в первую же ночь притащив в купе водки и закуски - проводники напоили ее до изумления. Полежали с ней оба - по очереди. А затем пригласили товарищей… И так началась любопытная эта поездка.
Люда отрабатывала ее старательно, активно, без передышки. Отдавалась делу самозабвенно. (Халтуры она здесь не терпела!) И за трое с лишним суток пути успела обслужить всю поездную бригаду - вплоть до машиниста и кочегара…
И вот так, "с ногами в потолок", она и доехала, в конце концов, до дома.
На перроне встречал ее муж - щуплый, молоденький лейтенант, в опрятном кителе и новеньких милицейских погонах. Она обняла его, прильнула с нежностью. Потом обернулась к поезду и прощально помахала рукой…
И удалилась - в обнимку с мужем - больше уже не оглядываясь.
Провожать Люду вышла вся обслуга экспресса. Железнодорожники выстроились, как на параде. И машинист - отправляясь - дал неположенный по правилам протяжный, мощный, торжественный гудок.
В эту ночь я уснул не скоро, долго еще сидел с проводниками. Мы пили водку, вспоминали «пассажирочку» и рассуждали о жизни - о ее зигзагах и чудесах…
Задремал я под утро, когда уже сочилась меж шторами бледная заревая прозелень. И во сне явилась ко мне Наташа - почему-то нагая, слегка прикрытая простыней… Но видение это тут же заслонилось другими. Выплыло и угасло лицо Юры. И я снова увидел себя в отделении Московской милиции. И голос капитана Прудкова сказал - грозно и явственно:
- Закон - наш Бог. А Бог любит Троицу… И потому прощения тебе теперь не будет. Ты снова схитрил, увильнул от ссылки. В третий раз нарушил закон. В третий раз! В третий раз!
Я очнулся с трудом и не сразу; кто-то крепко тряс меня за плечо, приговаривая:
- Эй, вставай. Третий раз уж бужу - приехали… Иркутск!