10/Х
У меня нет сил добиваться чего-нибудь; нет сил на борьбу за «Слово о полку Игореве». Пожалуй, нет уже даже и желания от сознания бесполезности. Не перестроить традицию и косность мышления. Да и строить что-то нет сил — кому этo надо и что изменит в мире, даже если мне удастся не только напечатать, но [убедить] принять мою точку зрения? Разве это сделает лучше чью-нибудь или мою жизнь? Оправдает и осмыслит мое существование? Жизнь безнадежно не удалась. И сейчас, пытаясь написать историю Вольфилы, я тем яснее это вижу. «А юность была как молитва воскресная». И казалось, так много сил у меня, такая талантливая, удачливо-радостная, сложится жизнь. А не сумела сложить еe гармонично. Да, я с честью вынесла свою долю страданья — лагерей. Я не пала там духом и ни разу не струсила, не опустилась, не сдалась. Вышла оттуда несломленной. А дальше что? Дальше бралась за непосильные задачи и выполнить их не сумела. Ни написать глубоких и ярких воспоминаний пережитого — не хватило настоящего размаха, ни воспитать внуков. Ни сделать что-нибудь в науке, в творчестве, и вот по чести не знаю цену своим стихам! Иногда мне кажется: они и есть нужное, крепко скованное слово. Они — будут жить! Будут еще нужны кому-то в будущем. Не нужны сейчас? Нy что же — Тютчев тоже был понят уже после смерти. Поймут и оценят и их.
А может, это только кажется и ценить там вовсе нечего? Ложная авторская аберрация? Неужели ценить нечего? Значит, вовсе зря прожила жизнь? Даже любовь-то свою не поняла. Только после смерти его поняла, что самым дорогим в жизни человеком был он. И — полное одиночество!..