Из дневников - 6

2/Х. День

Я работаю над переводом статьи Nivat. И вдруг неожиданно поняла, почему Ася Тургенева не только ушла от Бор. Ник., но (что его оскорбило больше всего) ушла к такому «ничтожеству», как Кусиков:[1] не может ни один человек, имеющий собственную индивидуальность и желающий остаться самим собой, выдержать тесной близости, постоянной близости с гением! Как реакция на чрезмерную сложность его — захочется отдыха в плоскости примитива.

Б. Н. заходит в такие глубины человеческого подсознания, превращая шевеление подсознательных мыслей в сознательные, что от этого необходимо или бежать или постараться не понять, как делает Nivat, который все старается перевести в одну плоскость: «монстры» — все герои «Петербурга». Они не монстры и не тени, обыкновенные люди, но взятые в ракурсе вскрытия глубинных, пузырящихся мыслей. Николай Aполлонович мыслит, как взрезать бьющуюся вену на шее отца? Не он мыслит, а — в нем мыслится. Пузырится из глубин подсознательное, недопустимое в сознанье.

О, странных песен сих не пой —

Под ними хаос шевелится.[2]

Очнувшись, человек приходит в ужас от возможности, что подобное может произойти в действительности. Это бред глубин. Но ужасно, что Бор. Ник. умел видеть все глубины. Необычайно глубок диапазон его ныряний! Как можно жить вместе с таким человеком? — Нельзя остаться самой собой! И, уходя, надо найти утверждение в простоте. Непосильна такая сложность! Или надо присосаться к ней не раздумывая, как раковина к борту корабля, к его обшивке. Так сделала Клавдия Николаевна — присосалась. В отдаче себя ищa власть. И — силу жить рядом. Очень понятен уход Аси к Кусикову. И, вероятно, Доктор понял это. А Бор. Ник., обуянный горем утраты, проклинал его. Oн так же проклинал Блока в свое время...

Взялась я за труднейшее дело — понять и описать Вольфилу. И зачем меня тянет всегда на задачи огромные и непосильные? Ну, как мне суметь членораздельным языком, преодолевая свое одиночество, запечатлеть сложнейшую внутреннюю жизнь поколения интеллигенции, ввергнутой в революцию, и повергнутую в нее? Теперь никто даже не понимает, как шло сознанье, чтобы сказать:

И ты, огневая стихия,

Безумствуй, сжигая меня!

Россия, Россия, Россия —

Мессия грядущего дня![3]

Верили, что мессия. А Блок, когда усомнился в этой вере, разочаровался в ней — взял да и умер. Наверное, это очень ясно сказано в его дневниках. Поэтому их никому и не выдают...

Горе мне: я не трибун, не сенатор,

Я только бедный бродячий певец...[4]

к тому жe довольно ветхий, как же мне справиться с темой — описать становление сознания людей в годы крушения и становления культуры? Как рассказать о наивных и величавых домыслах рафинированной элиты в ковчеге на бурном потоке? Сколько трудного дела найти все документы! Восстановить атмосферу... А ведь необходимо это сделать! сознавая при этом, что делаешь «в никуда», в неизвестное будущее.