Из дневников - 8

19/Х

1 час ночи. Я проснулась, испугавшись трагической четкости своего сна. Сон же был вот какой. Я вижу мать и мальчика лет 12. Мать обеспокоена: последнее время она замечает, что сын стал задумчив, мало бегает и не участвует в шумных спортивных играх. Сидит и смотрит, как играют другие. И не со счастливой улыбкой отдыхающего здорового подростка, а с какой-то странной задумчивостью. Спрашивает: «Что с тобой?» — «Я сам не знаю, — отвечает мальчик. — Полгода назад я упал и стукнулся головой о камни. У меня ничего не болит, но я все время чувствую это место; точно кто-то держит палец и говорит: вот здесь!» Обеспокоенная мать идет с ним к врачу. «Нy, знаете, не стоит обращать внимания на такие пустяки, — отвечает врач. — Это просто период роста. Все пройдет через несколько дней». — «Но ведь прошло полгода...» Словом, мать настаивает на рентгене, и рентген обнаруживает опухоль, очень маленькую, но заметную опухоль в глубине мозга. Делать или не делать операцию? Если [не] сделать ее сейчас, может быть, будет поздно, но если сделать — операция поразит ту мозговую точку, где сосредоточились центры математического мышления. А мальчик обладал необычайными, поражавшими всех, способностями к математике. При операции он может лишиться их, но останется нормальным человеком; если не сделать операцию сейчас, а попробовать лечить рассасыванием, он может стать идиотом.

Мальчик все понимает. Он говорит, что верил в свою звезду и поэтому не говорил об этом раньше. Теперь поздно, и лучше он покончит с собой, чем будет жить, лишившись призвания. Его отец умер до его рождения. Он был восходящей звездой математики, а умер — от воспаления мозга. Сын повторяет судьбу отца. Они говорят об этом с матерью. Тут я проснулась. Сжатая запись не передает трагического тонуса сна.