25/IХ
Пусто и скучно. И не перебороть этой серости! Да и мне ли перебарывать? Я уже развалина. Мысли еще есть, а силы, чтобы воплотить их, — кончились! И вера в себя кончилась: прошла жизнь впустую! Ничего не сделано, что могло быть сделано. Ничего не написано, что должно бы быть написано. А что и было написано — то утеряно.
Вот потеряла, оказывается, свою работу о Зеленине. Вернее — в припадке отчаяния сожгла часть архива своего, а там попала и эта работа. Надо бы, пожалуй, и все сжечь — кому он нужен? Кто будет разбирать эти черновики? Под таким настроением и сожгла. А если бы не сожгла — можно бы сейчас поместить статью о Зеленине. Нo что бы это изменило? Уйду из жизни, ничего не оставив, ни зернышка, которое было бы кому-нибудь ценно. И последние силы трачу на быт, который мне дается с великим трудом. <...>
<...> Вечер. Сижу и перевожу (с большим трудом) статью Nivat о «Петербурге». Понадобится ли это кому-нибудь, хотя бы мне самой? Может понадобиться, если только я во всю глубину займусь Белым. А хватит ли на это сил? Что он гениален — в этом я убеждена. Но что понимаю его — нe уверена. Когда он был живой — понимала все. Интуитивным прозрением, какой-то глубочайшей внутренней связью понималa. А сейчас многое кажется «абракадаброй» — его любимое слово. Так много, так много калейдоскопически крутится в нем, что почти невозможно привести в ясность фейерверк взлетов, подавляющий обрушивающимся градом цитат, знаний, наитий, выраженных с логическим блеском. И — противоречий. Нужно другое мышление, чтобы его понимать. В 20-е годы я понимала детским мышлением, т. е. идущим из первозданности и твердой уверенности в своих силах. Сейчас — гремлю цепями логических привычек и потому не могу взлететь.
Свободное копирование
