Затишье в России.. - 1

ГЛАВА XI

ПОЛОЖЕНИЕ НА ТЕАТРЕ ВОИНЫ. ЗАТИШЬЕ В РОССИИ. АРЕСТ БАУМАНА И МОСКОВСКОГО КОМИТЕТА. ВЫСЫЛКА МЕНЯ ИЗ МОСКВЫ. В РЯЗАНИ

 Шел май месяц 1904 года. Я по-прежнему сидел со своими больными.

 Известия, приходившие с Дальнего Востока, были все более неблагоприятными для русского правительства: русские войска при встречах с японцами неизменно терпели поражения; были проиграны битвы у Тюренчена, у Кинчоу и в других местах. Броненосец "Петропавловск" при выходе из гавани Порт-Артур наткнулся на мину и погиб вместе с адмиралом Макаровым, командующим дальневосточным флотом: на "Петропавловске" погиб и знаменитый русский художник -- баталист В. В. Верещагин. Эти поражения ясно показали, что война не будет "маленькой" войной и едва ли будет победоносной, во всяком случае все более рассеивалось опасение, что она укрепит правительство, -- напротив: все более росла надежда на поражение его в этой войне и на то, что в результате этого поражения последует новый и более сильный подъем революционной волны.

 Надо сказать, что пораженческие настроения во время японской войны были распространены в русском обществе шире, чем во время последней империалистической войны. Даже в умеренно-либеральных "Русских ведомостях" военный обзор велся совсем не в "урапатриотическом" духе, там открыто писалось о поражениях русских войск, и дальнейшие перспективы рисовались совсем не в розовом свете, так что правые газеты даже обвиняли "Русские ведомости" в пораженчестве. Но вполне открыто и определенно в этом отношении высказывались только большевики. Ленин писал: "Дело русской свободы и борьбы русского (и всемирного) пролетариата за социализм очень сильно зависит от военных поражений самодержавия. Это дело много выиграло от военного краха..." {В. И. Ленин,Соч., т. VII, стр. 49.}.

 В это время меньшевики ограничивались пошлыми рассуждениями о том, что неуместно спекулировать на победе японской буржуазии и что война есть бедствие, независимо от того, кончится ли она победой или поражением самодержавия.

 А между тем затишье в стране продолжалось. Промышленность переживала тяжелый кризис, -- число стачек и количество участников в них в 1904 году резко упало по сравнению с 1903 годом и предыдущими годами: по официальным сведениям, в 1903 году было 550 стачек с 87 тысячами участников, а в 1904 году всего 68 стачек 13 тысячами участников. В первой половине года не было слышно ни о волнениях, ни о демонстрациях; в студенчестве и в обществе тоже было тихо. Партийная работа, особенно в Москве, как я уже говорил, также не отличалась большим размахом. Недовольство, несомненно, росло во всех слоях населения, но оно накапливалось где-то в глубинах и не выливалось пока наружу. Если судить по этим наружным проявлениям, то Плеве, пожалуй, мог бы тогда сказать, что он был прав: что война, хотя и не маленькая и пока не победоносная, но что все же она отвлекла общественное внимание от внутренних вопросов и внесла известное успокоение. Во всяком случае его система и его положение держались, казалось, пока прочно.

 В последнее время, в течение около месяца (мая), Бауман не заходил ко мне, как потом я узнал потому, что он стал замечать за собой слежку. Я начал беспокоиться, почему он исчез. Скоро я узнал, что в Москве идут большие аресты, что Бауман и вся верхушка московской организации арестована (19 июня). Это был новый очередной провал через четыре месяца после февральского.

Вскоре я получил предписание московского обер-полицмейстера -- в двадцать четыре часа выехать из Москвы. Причину высылки узнал впоследствии, уже после Октябрьской революции, просматривая свое "дело" в архиве. Формулировка была такая: "За сношения с лицами, явно неблагонадежными". Как я уже упоминал, у меня имелось разрешение на жительство в Москве на время моего отпуска, как колымского участкового врача; отпуск мой кончился в середине января 1904 года, а полиция, как будто забыв обо мне, не высылала меня из Москвы, но, обнаружив мои сношения "с явно неблагонадежными лицами", вспомнила и выслала меня.

 Московская охранка после июньских арестов известила департамент полиции, что Московский комитет Российской социал-демократической рабочей партии перестал существовать {Перестал существовать в этом составе, но работа немедленно же была восстановлена и продолжалась. См. об этом в книге "Накануне первой революции в Москве", стр. 63--64, изд. "Московский рабочий", 1926 г.}. Бауман был посажен в Таганскую тюрьму и просидел там до начала октября 1905 года, когда он был выпущен на поруки до суда. Но, как известно, 18 октября 1905 года он был убит черносотенцем на улице во время демонстрации. Больше уже никогда мне не пришлось увидеть Баумана живым: увидел я его только в гробу в день похорон.