Арест Московского комитета и марксистского студенческого кружка

ГЛАВА VIII

АРЕСТ МОСКОВСКОГО КОМИТЕТА И МАРКСИСТСКОГО СТУДЕНЧЕСКОГО КРУЖКА. Н. Э. БАУМАН

Вскоре, в начале февраля, узнал об аресте моих знакомых: доктора Обуха, Жбанкова, Наташи Свентицкой я всего их студенческого кружка. Это был очередной провал московской, партийной организации, столь частый и столь обычный в то время в Москве.

 Связи мои с партийной публикой порвались, и я проводил все время среди своих душевнобольных.

 В середине февраля меня вызвали в приемную. Вижу незнакомого человека, очень интеллигентного вида, лет тридцати. Он рекомендовался Николаем Ивановичем, пришедшим ко мне от Екатерины Николаевны Лосевой (по мужу Ванеевой), ныне (1939 г.) директор Центрального детского театра в Москве. Я понял, что ко мне он пришел по нелегальному делу и пригласил его в свою комнату. Здесь он мне напрямик сказал, что он Николай Бауман, бывший делегат на втором партийном съезде от московской организации, вновь приехал для работы в Москву, как представитель Центрального комитета, и поселился здесь нелегально. Сказал, что меня знает, как участника первой московской социал-демократической организации и что он упомянул обо мне и о работе нашей организации в своем докладе на съезде {"Доклады социал-демократических комитетов второму съезду партии", стр. 106--108 и 111--112, Госиздат, 1930 г.}. Рассказал о положении партийных дел, подтвердив и дополнив то, что я узнал уже от Обуха.

 В партии тогда создалась сложная обстановка. Центральный орган "Искра" перешел всецело в руки меньшевиков. Состав же Центрального комитета -- большевистский. Большевики не имеют своего органа, своей печати. Положение осложняется тем, что внутри ЦК нет полного единомыслия. Так, когда Ленин предложил в Совете партии резолюцию за созыв третьего съезда, то большинство членов ЦК выразило свое несогласие с Лениным, считая созыв съезда несвоевременным, и вообще среди членов ЦК есть примиренцы, которые стоят за соглашение с меньшевиками и за кооптацию их в ЦК.

 Ленин чувствует себя за границей очень одиноким и ничего не может печатать. Между тем в России большинство организаций поддерживают большевиков, а все издательства литературы в руках меньшевиков, и из центра нечем снабжать большевистски настроенные организации. Создалось очень трудное положение. Владимир Ильич видит выход в одном -- в созыве нового съезда, на котором, он уверен, большевики будут иметь значительное большинство.

 Беседа с Бауманом меня взволновала: появление этого представителя большевистского центра в моей обстановке было так неожиданно и необычно. Он произвел на меня прекрасное впечатление: живой, с широким кругозором, энергичный; он целиком стоял за линию Ленина и был твердокаменным большевиком, как тогда говорили.

 После этого Бауман заходил ко мне еще несколько раз. Рассказал, что в Москве он работает уже второй раз: в первый раз он приехал в Москву в конце 1901 года, как агент "Искры", и проработал здесь январь 1902 года. В конце января Бауман поехал в Киев на совещание искровцев. Это совещание полиция проследила. Выехав из Киева, Бауман направился в Воронеж. Заметив по дороге, что за ним следят, он на ходу выскочил из вагона. Соскочив, Бауман очутился в незнакомой местности, пошел пешком наугад. Дошел до села, здесь он решил обратиться за помощью к земскому врачу. Явившись к нему, он рассказал, в каком затруднительном положении он находится. Врач выразил удивление, что к нему обращаются с такими просьбами, и просил его немедленно оставить его дом и, очевидно, донес об этом полиции, я как только Бауман вышел из села, его арестовали, отвезли в Воронеж, там его опознали и направили в киевскую тюрьму.

 Правительство готовило в Киеве процесс против искровцев я свозило туда всех арестованных, которых оно собиралось привлечь к процессу, но организовать ему процесс так и не удалось: все одиннадцать человек, привлеченных по этому делу, 18 августа 1902 года бежали из киевской тюрьмы и все благополучно перебрались через границу. В числе бежавших был и Бауман.

 Бауман жаловался на трудности работы в Москве, на вездесущую провокацию, на зубатовщину, на отсутствие литературы: из-за границы почти "ничего не получается, а что получалось, то все в меньшевистском духе; в Москве не удается поставить свою нелегальную типографию из-за недостатка сил.

 Бауман и задался целью организовать типографию в Москве; после нескольких неудачных попыток пришлось ему поставить типографию на своей квартире, что было, конечно, крайне неконспиративно и объясняется большой бедностью партийных сил и связей в то время. Типография помещалась на той же Красносельской улице, где и я жил тогда, через несколько домов от нашей лечебницы. Все это я узнал уже после революции из книжки "Товарищ Бауман" (изд. "Московский рабочий", 1930 г.).

 Бауман! тогда первый предупредил меня об опасности посещений Серебряковой, говоря, что все посещающие ее неизменно проваливаются, но это он объяснял тем, что охранка усиленно следит за ее квартирой и пользуется ею, как ловушкой, но никакого подозрения относительно самой Серебряковой он не высказал.

 Зубатовщине и борьбе с нею он придавал особенно важное значение и много говорил об этом. Более подробно о зубатовщине я говорю в следующей главе.