Московский физико-технический - 98

В институт довольно часто приезжали артисты, раза три на моей памяти приезжал Высоцкий, но чтобы достать билеты на его концерт, надо было проявлять чудеса ловкости и пронырливости, а я их не проявила и Высоцкого никогда на сцене не видела. Когда он пел перед студентами, приносили магнитофоны и записывали, и потом слушали новые песни. В нашей группе его новые песни и записи приносил Сашка Маценко, студент -москвич из нашей группы, который и сам играл на гитаре и пел, и Высоцким очень увлекался.

А когда на физтех приехал Сергей Образцов, я просто пошла и купила билет (дойти до лабораторного корпуса мне хватило сил). Выступал он в старом актовом зале, я сидела в партере (актовый зал имел и балкон, и Дика и Ирка на лекциях по анализу на втором курсе занимали именно первый ряд балкона, и я вместе с ними).

А теперь я сидела близко к кафедре, была я одна, просто пошла, купила билет и вот сижу.

Образцов рассказывает про свою жизнь, потом достает и надевает на пальцы деревянные шарики, которые изображают головы людей - простейший вариант кукол.

Но что он делает с помощью этого простейшего варианта - зал хохочет без пауз. Хохочет до колик. Примитивные куклы сменяются более сложными, но водит их по прежнему только один человек, но как водит! Я смеюсь, положив голову на стол, смеюсь, топаю ногами и вытираю слезы с глаз. Образцов просто заворожил меня, так я смеялась только много лет спустя, слушая Жванецкого.

Была я позднее и на "Необыкновенном концерте", тоже смеялась от всей души, видела, что какие-то номера из "Необыкновенного концерта" привозил к нам Образцов. Но было и многое другое, и история кукол, и Петрушка, и какая-то любовная сценка, в которой были слова - во всем был виноват проклятый месяц май.

Позже я, выходя с концерта, подумала - всё просто, и не я одна на этом обожглась - во всем был виноват проклятый месяц май.

Перед демонстрацией фильма "Мертвый сезон" к нам приезжали режиссер фильма и Банионис, а еще был Белявский. Выступление и рассказы Белявского мне не понравились, и не только мне, он довольно сухо был встречен аудиторией, когда повествовал о том, что самое тяжелое для него при работе в кино целоваться в фильме с актрисой.

-Какая-то чужая тетка, а я с ней должен целоваться, - рассказывал он, - ожидая одобрения зала, но зал холодно молчал и в отместку за неверно взятый тон слабо аплодировал и более занимательным историям, но зато Банионис, у которого оказался сильный прибалтийский акцент, интересно рассказывал о различии между театральным актерским мастерством и мастерством артиста кино.

При этом он вдруг оговорился:

-Вот в пьесе, ах, да в Советском Союзе эта пьеса не идет,- и зал сначала затих, а потом раздался смех и хлопки.

Режиссер рассказывал об интересных моментах съемки, например, о сцене встречи главных героев в машине, когда актеры должны были продержаться вдвоем перед камерой 10 минут, а это, как оказывается, очень много, когда съемка идет крупным планом, и вот никак не получалось, чтобы оба артиста, Банионис и Быков, играли хорошо одновременно, то один, то другой срывал съемку.

В монтаж пошло то, что оказалось приемлемым и наилучшим с точки зрения двух актеров, но каждый из них создал лучший вариант.

Интересно было послушать этих пришельцев из другого мира, с их проблемами, ничего общего с нашими не имеющими.

Людмила Толстопятова взяла меня с собой в театр, на что, не помню. Славка был занят, не смог с ней пойти, и Люда позвала меня.

На обратном пути, вечером, в пятом автобусе мы познакомились с парнем с физтеха, кажется, он был аспирантом.

Он заговорил с нами, явно интересуясь мною, но потом стал как-то проявлять интерес и к Людмиле. Она отвечала ему довольно сухо, подчеркивая, что заметила его первоначальный интерес ко мне и не одобряет легкомыслие.

В общем, мы проболтали всю дорогу до электрички, потом еще в электричке ехали вместе, он нас проводил и спросил номер комнаты, в которой мы живем, но больше так и не появился. Я бы не придала этому эпизоду никакого значения и не запомнила его, если бы Люда не рассказала всё Славке, а он начал меня дразнить:

-Не пришел твой поклонник, испугался, я знаю чего, испугали его черные глазки-пуговки. Так Левченков в свои редкие посиделки у нас поддразнивал меня - глазки-пуговки.

С Людкой я была знакома еще со школы и прожила с ней год в одной комнате, но как-то трудно мне ее описать, всё ускользает она из памяти. Людмила Толстопятова была девушкой не высокой и не маленькой, не блондинкой, но и не темненькой, со светло-каштановыми волосами, которые она каждый вечер накручивала на бигуди, со светло-карими глазами, с прямой спиной и походкой бывшей гимнастки, она обладала неброской, лирической красотой, которая слабо соответствовала целеустремленной и честолюбивой ее сущности. Славка ее был талантливым парнем из теоргруппы, высоким, немного громоздким блондином, и нравился мне, не внешне, а какой-то своей внутренней ясностью.

Глядя на него, я думала:

"Счастливая Людка, замечательного парня выбрала, а я бы вот и не смогла влюбиться в такого, слишком он правильный, слишком ясный, скучно".

Оба они были рациональные, одаренные в профессиональном смысле и какие-то малоэмоциональные, отстраненные существа. Вернее, такой была Людмилка, а Славка хотел ей нравиться и становился похожим на нее, хотя круг его интересов был шире, чем у Люды. Он увлекался кинематографом, занимался классической борьбой и как-то раз пригласил Люду с собой, а она, не решаясь идти на это зрелище одна, позвала с собой меня.

Мы пришли в зал, где проводились соревнования, вышли два здоровенных парня в обтягивающих трико и стали хватать один другого за разные части тела огромными лапами со вздутыми мышцами. Запах пота стоял просто удушающий, я давно забыла, как пахнет в закрытых помещениях, где занимаются спортом, и тихонько зажимала нос.

Один борец повалил другого на помост и стал ломать ему руку, я всё ждала, что лежащий внизу станет стучать по ковру, сдаваясь, но этого не происходило, а рука была в совершенно неправдоподобном состоянии, сильно выгнута назад, и вдруг зритель с первого ряда вскочил и стал их разнимать, крича что-то сердито судье. Оказывается, он увидел, что поверженный борец отключился и потерял сознание от боли, а сидящий на нем ломает ему руку.

Пока они разбирались, я шепнула Люде, что ухожу, это зрелище не для меня, и Люда тоже не захотела остаться и уговорила Славку уйти, хотя ему очень хотелось досмотреть соревнования до конца, и он был разочарован нашей реакцией на любимый вид спорта.

Славка слегка заигрывал со мной - не так, чтобы у Людмилки был повод рассердиться, но любил подковырнуть меня вроде в шутку, а на самом деле ему просто не хватало в Толстопятовой веселости, она была девушкой серьезной и серьезно относилась не только к своей учебе и взаимоотношениям со Славкой, но и с большим уважением к самой себе, так что подшутить над ней было нельзя, а надо мной можно, я была свой парень. Люда была влюблена, но она была из тех сильных натур, которым любовь не мешает учиться, они вместе со Славкой и занимались, но весной на третьем курсе как-то раз, вернувшись поздно с прогулки с Левченковым, и, сидя на постели в темноте, Люда тоскливо сказала нам:

-Замуж-то как хочется, девочки.

-Всем хочется, спи, не расстраивай, - сонно сказала я, прервав ее излияния.

Наверное, мы бы с Людмилой и подружились, если бы Галка не решила расстаться со мной. Но это чуть попозже.