В Зеленогорске того времени было две школы: одна, №444, небольшая, в деревянном двухэтажном доме, а другая, десятилетка №445 - в новом прекрасном каменном здании, красующемся на высоком уступе-глинте - древнем берегу Балтийского моря. Остаток этого глинта – Поклонная гора в Ленинграде и Парголовские высоты и Юкки, и далее, приближаясь к северному берегу Финского залива, через Репино, Комарово, Зеленогорск, Ушково, поросший соснами уступ тянется к Выборгу.
Между глинтом и близким современным берегом Финского залива проходит живописное Приморское шоссе. Между красавицей школой и Приморским шоссе был разбит сквер с памятником Сталину. От сквера начинаются две торжественных дуги каменной лестницы, ведущие к смотровой площадке перед школой.
Оттуда хорошо виден залив, где в хорошую погоду различается Кронштадт с куполом Морского собора. Между Приморским проспектом и Финским заливом расположен городской парк, который тогда называли ЦПКО.
444-ая школа, куда меня определили на последнюю учебную четверть, стояла метрах в пятистах правее, в сторону Ушкова. Помню, что начал я эту четверть блестяще, до конца апреля получая одни пятерки. И вдруг посыпались тройки, и даже двойки. Вспоминаю, что открылись проблемы с запоминанием обозначений химических элементов - по химии, с правописанием - по русскому языку, с произношением - по английскому.
В результате закончил я седьмой класс с тройками по этим предметам. В то время обязательным было только семилетние образование, и сдав экзамены, получив «неполное среднее образование», большинство моих одноклассников закончили учебу или перешли в ПТУ и техникумы. Меня же родители перевели в восьмой класс 445-й школы, где я проучился до десятого класса.
Довольно хорошо помню своих одноклассников: Столярова, с которым я дружил, разрядника по гимнастике Смирнова по прозвищу Чукарин, (был в то время в Союзе такой известный спортсмен), девочек, Верочку Боброву, в которую я сразу и безответно влюбился. Фамилии остальных забылись, но лица в памяти остались. Запомнилась подружка Верочки, с которой они ходили не расставаясь - еще одна высокая девочка, годом старше меня, она мне симпатизировала и давала это понять, но мое сердце уже было занято.
Помню еще одного красивого мальчика, с которым по моей вине возник конфликт. Ему постоянно высказывала приязнь одна некрасивая девочка, которую все мы, по глупости, зло дразнили шваброй. И я нарисовал картинку, на которой его сердце пробито шваброй. Когда нарисовал и послал по рядам, вдруг понял, что поступил нехорошо. И когда, после уроков мы вышли «разбираться», я, даже не пытаясь сопротивляться, заслуженно получил «в глаз».
Вообще, разборки в нашей среде случались довольно часто, особенно на танцевальных вечерах в школе и на танцплощадке в ЦПКО, куда летом мы очень любили ходить. Но ограничивались разборки небольшими потасовками до первой крови, без особых последствий.
В школе был прекрасный актовый зал, где проводились вечера. И не только танцы. Я помню, что у нас был школьный хор, проводили викторины, ставили спектакли. Помню, как на одной из викторин по античной истории я выиграл фарфоровую статуэтку, которая так до меня и не дошла. В толпе, пока ее передавали через голову, один парень, как мне кажется, специально, выпустил ее из рук и разбил.
Парень этот бросил школу годом раньше и пришел на танцы со своей «кодлой». Так что разбираться было бессмысленно. Помню, что мы школьной самодеятельностью ставили Бориса Годунова, где я играл роль Гришки Отрепьева. А вот учителей, к сожалению, совсем не помню, и сейчас не могу ничего об учебном процессе сказать ни хорошего, ни плохого.
Разве что косвенно: когда в десятом классе я попал в по-настоящему хорошую школу (№366) , уже в Ленинграде, я понял, что подготовка моя плоховатая.
Может быть, дело не в школе, а в моем тогдашнем отношении к учебе. Заинтересованности не было. Хотя, по своему возрасту, я был довольно начитан, научно-популярные журналы, газетную периодику читал регулярно.
В те годы из Польши вежливо попросили маршала Рокоссовского, и мы это оживленно обсуждали. Еще более заинтересовано мусолили полузакрытую информацию с Двадцатого съезда о культе личности. Помню, как вскочил на велосипед и помчался в библиотеку обсудить со знакомой молодой женщиной, библиотекарем, свежее газетное сообщение об «антипартийной группе Маленкова, Кагоновича и Молотова, и примкнувшего к ним Шепилова».
Хорошо помню разговоры со своей двоюродной сестрой Ниной о выставке Пикассо в Эрмитаже. В нашей школьной среде широко обсуждался новый идол Элвис Пресли, слушали его первые записи «на костях» - самопальных пластинках на рентгеновских снимках. Но самое эмоциональное – это первые публикации на страницах Пионерской Правды фантастического романа И.Ефремова «Туманность Андромеды».
С каким волнением дожидался я свежего номера с очередной публикацией на последнем развороте, которая всегда прерывалась на самом интересном месте!
Свободное копирование
