"Война"
Мы давно задумали сделать работу об империалистической войне.
Меня увлекали две темы: война и история христианства. Вторую я так и не осуществил.
Для того чтобы поднять тему войны, необходимо было прочесть очень много книг и выбрать основную дорогу. Необходимо было понять, в каком ключе решать эту очень сложную и очень обширную тему. После изучения литературы мы поняли, что книги пацифистского характера нам не нужны, что гораздо интереснее и нужнее раскрыть причину возникновения войн.
Как только мы тронулись в этом направлении, тотчас же с потрясающей наглядностью перед нами встали уродливые явления капиталистической действительности: борьба за рынки, за колонии, порабощение отсталых народов. И снова мы вспомнили строчки из "Манифеста Коммунистической партии": "История всех до сих пор существовавших обществ — была историей борьбы классов...".
"Манифест" стал ведущей нитью и в этой работе.
Изучив литературу, я подумал, что война, вообще говоря, скверная, неприятная штука и не стоит в нее играть. Как человеку плохо на войне, мы не хотели доказывать, мы знали, что есть писатели, которые неоднократно пытались это объяснить. Нам хотелось показать, откуда возникает необходимость стрелять.
Сгоряча мы бросились в путешествие по дорогам земного шара посмотреть, что везут, куда везут, что такое товар и почему его нужно обязательно продавать. Конечно, путешествовали мы так, как это делал Жюль Верн. Сидя в своей комнате, мы путешествовали по страницам многих и разных книг.
Мы их прочли порядочно: мы совершили путешествие в Африку, в Малую Азию, заглянули в промышленные центры Европы. И у нас закружилась голова.
Мы ведь не кончали экономического института и были совершенно несведущи, что такое нефть, сколько ее на белом свете, сколько требуется железа, даже что такое кофе мы, оказывается, совсем не знали. Мы знали кофе в чашке на столе, но мы никак не предполагали, что его можно топить в море. Оказывается, ничего остроумнее нельзя придумать, если его много на земном шаре, и ничего нет, кроме бизнеса, наживы. Мне хотелось крикнуть: перелейте все пушки в один большой кофейник и раздавайте всем, кто любит пить свой утренний кофе. Все это можно организовать у Поповой под горой Змейкой. Я там однажды был на большом первомайском банкете и, уверяю, остался очень доволен.
Меня поразили нелепости, какие происходят среди, казалось бы, умных, вполне деловых людей. Я с детства уважал всех понимающих толк в математике и отчасти завидовал умеющим щелкать на счетах. Я заметил, что мне хочется плакать над неграми, как плакал в детстве, читая "Хижину дяди Тома", и подумал: ничего как следует быть еще не изменилось, хотя наше детство уже позади. Словом, мы, так сказать, прислушались, как щелкают счетами в мировом масштабе.
Что мой папа с его счетами акцизного чиновника, с его Российской империей?.. У нас испортились нервы от такой ерунды, чепухи, нелепости на земном шаре.
Итак, мы переехали в Ленинград и с головой окунулись в работу над новой темой, над композицией. Мы обосновались в чужом кабинете, огромной, длинной комнате с камином и мебелью, обитой красным сафьяном; там было очень много книг, но трогать их было нельзя. И тогда мы принесли свои книги и начали работать.
Однажды я стоял у окна и думал: что же делать с композицией дальше? Мое раздумье прервала Попова: она сообщила, что нашла великолепного Вильгельма Второго.
— Очень театрального, в таком изумительном туалете, что женщины позавидуют.
— Ну и что? — рассеянно спросил я.
— Как что? Он едет на Восток...
— На Восток?..
— Ну да... Он едет в Иерусалим.
Я взял страничку, переписанную из книги Павловича, под длинным названием "Империализм и борьба за великие железнодорожные и морские пути будущего" и прочел:
"На голове его была традиционная прусская каска с золотым императорским орлом, но лицо его было скрыто большой белой вуалью, спадавшей на плечи. Великолепный белый кирасирский мундир просвечивал сквозь тончайший дамасский бурнус, прозрачный, как вуаль, и блестевший, как золото.
На своем чудесном белом коне, окруженный пышной и многочисленной свитой, Вильгельм II вступил в Иерусалим".
Так... так... Ах прохвост, подумал я, как въехал! Ну что за маскарад!
Я быстро забрался в свою "библиотеку" и пробормотал кое-что на взгляд подходящее.
Пока заборматывал, Попова подсовывала новое.
— Я нашла его речь.
Я прочел его речь, обращенную к магометанам:
"Преисполненный глубокого волнения при мысли находиться на том месте, где пребывал один из благороднейших государей всех времен, великий султан Саладин, рыцарь без страха и без упрека, который нередко даже своим врагам давал уроки истинного рыцарского духа, я пользуюсь прежде всего случаем, чтобы поблагодарить султана Абдул-Гамида за гостеприимство.
Пусть султан и триста миллионов магометан, рассеянных по всей земле и почитающих в нем халифа, будут уверены, что во всякий момент германский император будет им другом".
Я мысленно прочел стихи Пушкина:
"Клянусь четой и нечетой,
Клянусь мечом и правой битвой,
Клянуся утренней звездой,
Клянусь вечернею молитвой...".
И задумался...
Свободное копирование
