24 сентября.
В последних числах августа в середине рабочего дня в редакции журнала «Знание — сила» раздался телефонный звонок. Лондон вызывал редактора Сергея Михайловича Иванова. Сережа Иванов — толстобрюхий мужчина лет сорока двух со смазливеньким лицом обиженного ребенка взял трубку и растерянно заморгал. И было от чего растеряться. Его, Сергея Иванова, члена партии и журналиста со стажем, приветствовали из английской столицы его старый товарищ, бывший сотрудник журнала, бежавший за границу, Леонид Финкельштейн. Финкельштейн, покинувший туристскую группу в Лондоне еще в июне 1968 года, теперь весело напоминал бывшему приятелю их общее похождение с девочками в Вильнюсе. «Ты тогда меня приютил с моей девочкой, теперь я готов тебе ответить гостеприимством», — сказал сотрудник радиостанции «Свобода» Финкельштейн. У московского его собеседника ответ никак не лез изо рта. Он не мог ничего придумать лучшего, как спросить: «А что мне делать в Лондоне?» — «Ну, что ты, — успокоил Финкельштейн, — работа тебе найдется. Тут много людей с русским языком, но такого русского, как у тебя…» Иванов записал телефон лондонца и ошалело побрел к своему столу. А дальше все развернулось по лучшим советским образцам. Иванов поделился новостью с художником Соколовым. Соколов сказал, что надо поставить в известность секретаря партячейки. Пошли к секретарю, тот сказал, что надо рассказать обо всем главному редактору Филипповой. Филиппова, услыхав об ужасном звонке, покрылась розовыми пятнами и закричала, что она достаточно переволновалась в то лето, когда Финкельштейн бежал из Советского Союза (она давала ему рекомендацию) и больше переживать не намерена. О злополучном звонке из Лондона надо оповестить КГБ. Кто это будет делать? Ну, конечно, сам виновник события Иванов! И в тот же день журналист Сергей Иванов отправился на площадь Дзержинского, где чистосердечно рассказал об ужасном инциденте. Его спросили, какие причины побудили агента мирового империализма Финкельштейна позвонить в свою бывшую редакцию. Иванов не знал и замялся. Ему хотелось услужить, а услужить он не мог. Он не чувствовал себя в силах распознать замыслы мировой реакции…
С Дзержинской площади он ушел с чувством облегчения — он выполнил свой долг гражданина и партийца. Но что-то его мучало и он поехал к Лиле — жене изменника Родины Финкельштейна и под честное-пречестное слово — никому! — рассказал, как он сам себя осквернил публично. С работы в «Знание-сила» ему тоже пришлось уйти: стыд замучил. Ему ясно, что он говно и ничтожество, ясно, что он болтун и готовый предатель. Не ясно ему только зачем же все-таки старый приятель позвонил ему из Лондона.
А позвонил Леонид Финкельштейн (Финкель, как мы его звали в дружеском кругу) по одной единственной причине: он тоскует, тоскует по своей Родине, по ее великому народу, по своим друзьям, которые издалека кажутся такими славными парнями…
Свободное копирование
