6 июля.
Москва — Болшево, дача. Лилина дочь Ляля выходит замуж. Регистрация происходит в городе утром, днем молодожены со своими друзьями приехали на дачу к бабушке и дедушке. Это еще не свадьба (торжество состоится завтра в городе), но что-то вроде. Мальчики и девочки 20-25 лет, обедали, пили чай и танцевали, танцевали воистину до упаду. Занятия у этих юных существ разные — студенты-филологи, только что окончившие инженеры, мастера-ювелиры с десятиклассным образованием. Много милых, красивых, даже добрых лиц. Воспитаны. У нас, у старших, молодежь оставила, в общем, теплое чувство. И их радости, и их маленькие драмочки (знакомый мальчик уехал с дачи с другой — девочка в слезах) были явственными и вызывали у меня сочувствие. Но в целом это граждане Великой Империи потребителей и самозаглушителей. Магнитофоном занимался малоречивый мальчик Володя, своим худым, остроносым лицом сильно напоминающий Гоголя. Но не молодого, жизнерадостного, а Гоголя последних лет жизни. Мы заговорили об особенностях музыки-поп, которую крутили молодые. Володя согласен: это музыка глушения, музыка однообразных грубых ритмов; она говорит человеку не о личной его неповторимости, а, наоборот, о слитности с толпой; это музыка, наполняющая пустую душу массового человека. И вдруг от музыки как-то само собой перешли мы к судьбам искусства, к судьбам человека в искусстве. Мой 24-летний собеседник оживился и стал развивать свою идею: он задумал создавать ювелирные произведения, у которых форма определялась бы не только подлинной их структурой, объемом, но и светом. У него уже есть такие работы, он даже трижды участвовал в выставках, но, в общем, мастера и художники-классики хода ему не дают: на международную выставку его не выпустили. Еще шаг в разговоре, и молодой Гоголь уже заговорил о той общественной неправде, в которой мы все живет. И вдруг вопрос: «А вы не боитесь Иуды из Кариафа?» Булгаковский Иуда послужил для нас еще одной точкой взаимного понимания. Нет, Иуды я не боюсь, хотя, наверно, бояться следовало бы. Позову молодого человека в гости, посмотрю его свето-скульптуру (образец его работы я увидел на руке его молоденькой жены) и постараюсь разглядеть, что у него за его гоголевским лбом. …А молодые все танцуют и танцуют. Стало темно, но они не зажигают свет. Цыганочку сменяет австралийский охотничий танец, потом самоновейшие танцы, даже имени которых я не знаю. Тьма, синкопы, близость молодых особей обоего пола — очевидно, этого вполне достаточно, чтобы сделать этих мальчиков и девочек вполне счастливыми. А что мы можем им дать взамен? Разговоры старших за столом как будто нарочно направлены на то, чтобы обмануть неопытную юность: «Любите друг друга вечно». Но мы-то отлично знаем, что любовь (если она даже есть) — живое тело, которое рождается, развивается и умирает задолго до окончания совместной жизни. «Идите по жизни рука об руку» — но мы знаем, как различны интересы, вкусы, принципы мужчины и женщины, как различны темпераменты и генетика разных национальностей (невеста — русская, жених — еврей). Мы утаиваем от этих неопытных птенцов, охваченных жаром своего пола и возраста, что впереди их ждут главным образом тяготы, трудности, неприятности, целая система несоответствия между мужем и женой, между семьей и окружающим миром. Можно подумать, что эта водка на столе, эти торты и конфеты только для того и выставлены, чтобы вовлечь молодых в капкан, чтобы скрыть правду о браке. Откуда такое вероломство? Природа ли нашептала нам этот фальшивый обряд, природа, единственная цель которой продление рода, или, испытав всю тщету любви и брака, мы злонамеренно толкаем в эту яму следующее поколение: «Пойди, попробуй почем фунт лиха, попытай-ка то, что испытали мы. Веселись, веселись, ужо придет и твой черед поплакать и… обмануть очередное поколение…»
Свободное копирование
