5 июня.
Владивосток. Ежедневно в половине пятого (вот уже пять дней подряд) я подхожу к зданию привилегированной больницы в центре города. В вестибюле меня ожидает «больной» — цветущего вида 35-летний мужчина с тонкими чертами красивого лица. Узкие брови сходятся у него на переносье, глаза сияют живо и весело, небольшая каштановая бородка завершает портрет. Это мой новый герой Станислав Максимович Коновалов, ихтиолог, паразитолог, а по сути, биолог самого широкого профиля. Первая встреча наша с ним меня поразила. Я пришел в ТИПРО — Тихоокеанский рыбный институт и в кабинете директора, вместо обычной директорской рожи, обнаружил вот этого доброжелательного и почти интеллигентного юношу. На следующий день мы должны были встретиться в моем гостиничном номере, но врачи уложили директора в больницу (как будто с радикулитом). И вот — наши ежедневные беседы. В больничной палате первое, что я узнал, — это история о том, как одаренный ихтиолог стал директором. Его заприметили наверху давно, но он всячески отбивался: то скажется больным, то, находясь на Камчатке в экспедиции, не отвечает на телеграмму, приглашающую его вылететь во Владивосток, где его ждет инструктор ЦК, чтобы утвердить в должности. В третий раз Станислав Коновалов ушел в творческий отпуск на 4 месяца, вместо месяца, в надежде, что его забудут, оставят в покое. Не оставили. Местное начальство он очень устраивал: из низов, коренной местный, талантливый ученый (учился в Ленинграде, защитил диссертацию блестяще). Да и по характеру покладист. Старшие научные шефы стали его сначала загонять в партию. Он и этому противился, говорил, что не чувствует желания, что его взгляды расходятся подчас со взглядами старших товарищей. На него давили — беседовали с женой, обещали всякие льготы. И вот сначала загнали в партию, а потом в его отсутствие сделали директором загнивающего, разрываемого склоками и совершенно лишенного идей института. По своему мальчишескому оптимизму Станислав надеется «принести пользу» и «послужить». Но его жена, тоже ученый-гидробиолог, как всякая женщина, более приземленная и здравомыслящая, рассказывая о директорстве мужа, считает, что это роковая его ошибка, — ученый должен заниматься наукой. И только. Администраторы сожрут молодого исследователя, пришедшего из академического института.
Боюсь, что жена права. Хотя, наверное, ею владеет и страх за то, что на высоких постах муж изменится и, кто знает, не будут ли эти перемены роковыми для семьи. Она тоже хороша собой, живут они давно — со студенческих лет, хотя из 13 лет, по ее словам, из-за постоянных экспедиций ее и его, едва ли прожили вместе лет пять. Пара эта очень пришлась мне по душе. Ленинградская аспирантура и общение с ленинградской интеллигенцией освободило их от того серого налета провинциальности, которым во Владивостоке покрыты почти все мои собеседники от науки. Научные идеи Станислава Коновалова тоже ярки, он развивает новое направление — популяционную биологию. У него уже есть монография, скоро подаст он к защите докторскую диссертацию. Будь он обычным современным советским прохиндеем, карьера его была бы гарантирована. Но эта увлеченность его наукой, живой интерес к общественным бедам, явственная антипатия к партийной безграмотной верхушке, которая берется командовать тем, о чем не имеет представления, — все это обещает скорый крах молодого ученого. Или его покинут нравственные силы, или выдержит совесть, но рухнет карьера. Очевидно, третьего в современном мире не дано. И молодая женщина, жена его, совсем не напрасно сжимала сегодня виски руками, рассказывая о карьере мужа. Честный человек не может и не должен делать карьеру в век всеобщей и повальной подлости. Он обречен.
Я спрашиваю у черноволосой, черноглазой Гали Коноваловой, кто она по национальности. Она смеется: «Все мои друзья или евреи, или полуевреи, мама очень похожа на еврейку, но не дай Бог мне оказаться еврейкой — ни в одну зарубежную экспедицию не возьмут, да и с работы, того гляди, выгонят».
Свободное копирование
