В сентябре, когда, наконец, начались занятия в техникуме и неспешно потекли учебные будни, началось знакомство с учителями и соучениками.
Преподаватели были достаточно колоритны. Почти половину их составляли бывшие местные львовские учители, преподававшие ещё в польских гимназиях и колледжах до и во время немецкой оккупации Львова. Для нас большинство из них вели обучение только на украинском языке, русским практически не владели (либо демонстративно не хотели на нём вести свой курс – зато на польском и немецком говорили свободно).
На первом курсе среди них выделялся математик, коренастый и «квадратный» мужчина, ходивший в грубых солдатских башмаках на толстой подошве. Его любимыми присказками во время опроса учеников у доски были: «пышить, що кажэтэ» и «кажить, що пышэтэ» («пишите, что говорите» и « «говорите, что пишете»). Так мы его и называли.
Полевую геологию читал Зейлик Иосифович (за глаза мы эвали его «Зейликом» - фамилию, к сожалению, забыл) – комичный и бестолковый маленький еврей, любивший вне стен техникума (во время полевой практики) рассказывать довольно нескромные для уха подростков анекдоты.
Старый полуполяк-полуукраинец Говалко старался научить нас любить химию. Физику и электротехнику преподавал Туллер – хороший специалист (я до сих пор, кажется, помню законы Кирхгофа и схему соединения электрической цепи в электромоторе звёздой или треугольником…). Свой профессионализм преподавателя он успешно сочетал с ухватками матёрого холостяка - не оставляя без внимания всех более или менее симпатичных студенток.
На втором курсе читать высшую математику пришёл бывший военный лётчик, преподававший до войны этот предмет в авиационном училище и «комиссованный» из авиации из-за какой-то нервной болезни. Последняя иногда давала себя знать в проявлении с его стороны бешеной вспыльчивости по отношению к «тупым» ученикам.
В те годы стержневых ручек ещё не существовало, писали деревянными ручками с железными перьями, которые макали в так называемые «чернильницы-невыливашки» (см. выше главу "Ностальгические довоенные годы"). Однажды наш «лётчик», как мы его называли между собой, на глазах всей аудитории в порыве гнева бросил в одного такого «тупого» полную чернильницу. После этого его «попросили» из техникума. Но мужчина он был интересный и видный собой, поэтому, при всеобщей послевоенной нехватке мужчин, его (тем более – фронтовика), естественно, быстро «оприходовали»: через некоторое время он уже работал зам. директора по общим вопросам в тресте «Укруглеразведка», в котором главбухом была одна очень интересная собой, важная и влиятельная дама… В послевоенные годы мужиков был огромный "дефицит"...
Русскую литературу преподавал Александр Иванович Куракин – офицер-фронтовик с огромным шрамом через всю щеку, придававшим ещё большую выразительность его мужественному суровому лицу. Он прекрасно знал свой предмет, особенно малоизвестного тогда Есенина, а также многих поэтов «серебряного» века (от Бальмонта и Блока до Ахматовой и Цветаевой). Его речь на лекциях была всегда очень эмоциональна, на память он много цитировал классику, сам писал, по нашим понятиям, неплохие стихи и, конечно, был кумиром всех наших девчонок.
После окончания мною института мы с ним случайно встретились в одном доме отдыха – по-прежнему вокруг него всегда толпилась стайка молодых девушек (!), которым он рассказывал разные фронтовые истории и читал стихи… Этот фронтовой орёл всегда был в центре внимания в любой аудитории и всем интересен.
Я тогда, будучи уже с ним «почти на равных» (как взрослый и «свободный» человек, закончивший вуз) как-то спросил его во время одной из наших бесед – он знал меня ещё по техникуму как любителя литературы – использует ли он «до конца» в отношениях с женщинами свою большую популярность у них. На что он "интересно" ответил (передаю смысл сказанного): «Неужели ради нескольких минут «физиологических судорог» стоит разрушать эйфорическую ауру процесса знакомства, разговора, обмена мыслями и загадочную неизвестность будущих отношений ? Вы, молодые, спешите «зафиксировать» свои сомнительные «победы», теряя на пути к ним многие «цветы» человеческих эмоций и преждевременно гася душевные порывы…». Ответ был немного прозаичнее и грубее, я попытался передать лишь его смысл – и более деликатнее, что ли…
А дома у него была «совершенно не соответствовавшая ему», как сказали бы обыватели, невзрачная и тихая жена да (почему-то!) рыжеватый (ни в папу, ни в маму) веснушчатый сынишка-младшеклассник. Жило это семейство в квартире при техникуме и, казалось, каждый её член жил сам по себе – своей собственной жизнью…
Историю преподавал бывший фронтовой политрук и парторг техникума Домарев. И хотя в те времена часто было трудно понять, где оканчивался партком и начинались «органы» (вездесущее КГБ – Комитет Государственной Безопасности), имевшие практически неограниченную власть над всеми властными, производственными и учебно-образовательными структурами в стране (в т. ч. фактически и над всеми низовыми партийными ячейками), этому умному, «чёткому», немного суховатому, но справедливому мужику удавалось сохранять нормальную обстановку в техникуме, где кроме своего предмета ему приходилось нести нелёгкое бремя партийной ответственности в таком разношёрстном коллективе-«зверинце» - от продвинутых «салаг-вольнодумцев» – вчерашних школьников, вроде меня, до своенравных недавно только пришедших с войны демобилизованных фронтовых «зубров», а также и не очень-то лояльных к советской власти местных западно-украинских интеллигентов-преподавателей (кои начисто были лишены какой-либо советской ментальности, не говоря уже о «советском патриотизме»…). То же относилось и к западно-украинской деревенской молодёжи – малоразвитым деревенским хлопцам, которым ещё только предстояло приобщиться к советской жизни и городской культуре вообще…
Но Вениамин Сергеевич был и неплохим методистом: при изучении на первом курсе истории средних веков, богатой датами и событиями, он заставлял нас рисовать карты - временные "срезы" границ различных государств и событий (с датами). В результате прекрасно запоминались годы царствования различных династий и даты жизни (смерти) соответствующих исторических фигурантов. Так я, например, сейчас, когда пишу эти строки (в 17-35 2-го декабря 2013 г.) вдруг вспомнил (ни с того - ни с сего) год смерти императора Карла Великого (814-й год) и битвы испанцев с маврами при Лас-Навас де Толоса (1212 г), про которых учил 66 лет тому назад в 1947 г... Проверил по Интернету - точно! И речь здесь идёт не о какой-то моей особой памяти (я часто не могу вспомнить даже то, что "было вчера"...). Об аналогичной истории с "тасманскими яблоками" я упоминал в главе 14-й)... Методики запоминания имеют, очевидно, свои законы и "секреты".
Свободное копирование
