Рано утром я сел в самолет, прилетел в Москву. Она отдала мне контратип, и я вернулся в Ташкент в тот же день. А наутро я отдал его в нашу лабораторию, с него отпечатали политив парада Победы.
Сын Кулмата служил где-то под Москвой.
Написал письмо его командиру. В нем подробно описал судьбу его отца. Что снимаю о нем фильм. А в конце написал, прошу вас, сообщите, может ли парень приехать в Ташкент. Прошло буквально 3-4 дня, и я вдруг получаю ответ от командира. Он писал, что у него в части служит такой парень. Передовой солдат, он уже стал сержантом, награжден знаками солдатского отличия. И что командир будет рад отправить его в Ташкент по первой моей просьбе. Естественно, тут же отправил телеграмму, чтобы он вылетал завтра. Получаю ответ, солдат вылетает завтра, таким-то рейсом.
Попросил своих друзей-кинооператоров помочь мне. Мы приехали на аэродром. Сюда же привезли всю родню солдата. Договорился с начальником аэродрома, чтобы мы подошли прямо к трапу. И вот приземлился самолет. Первыми по трапу спускались иностранцы, какая-то делегация. Они увидели много операторов с кинокамерами, им это понравилось, они улыбались и махали руками. Но, заметив, что камеры их не снимают, не могли скрыть разочарования. А потом на трапе появился такой бравый солдат, красивый парень-узбек, в новой форме, в начищенных хромовых сапогах. И вдруг родители увидели своего сына. И вот тогда заработали все пять кинокамер. Из всего этого получился удивительный материал встречи на аэродроме сына-солдата, который прилетел к отцу-фронтовику. Удивительный как по своей правде, так и по эмоциональному звучанию.
Позвонил в Москву Гуркову, вызвал его в Ташкент. Мы засели в монтажную. К нам заходили многие мои друзья. Смотрели на мониторе отснятый материал, шушукались, выходили. Потом встал вопрос об озвучивании фильма. Я спросил: можно ли мне записать известного Леонида Хмару.
– Какого Хмару, никакого Хмары. Будешь писать местного диктора, – сказал Малик Каюмович.
Но я решил идти до конца, позвонил Леониду Ивановичу в Москву и спросил его, сумеет ли он мне помочь. Хмара сказал, конечно, помогу. Позвонил на Центральную студию, начальнику звукоцеха, доброму моему приятелю, и попросил предоставить нам зал на один час. Он дал свое согласие.
На другой день вылетел в Москву. Сразу же с аэродрома направился на Центральную студию.
Туда приехал Леонид Иванович, и в течение часа мы записали два варианта дикторского текста. В тот же день я вернулся в Ташкент.
Кое-как мы собрали эту картину. Разложили дикторский текст, подобрали музыку. И вышли на перезапись. Потом отпечатали копию.
Худсовет нашей студии проходил удивительно просто. Там были все, кроме Малика Каюмовича, Посмотрели картину. Не комментировали ее, не обсуждали. Сказали: ну, что, ничего, неплохая картина, примем ее. Написали акт о приемке. Повез картину в Госкино республики. Там ее приняли на «ура». Мгновенно ей дали первую категорию на уровне республики и документы для отправки в Москву.
У меня в Америке есть копия этого фильма, которую сделали в Ташкенте мои друзья. Копия плохая, качество изображения и звука могли бы желать лучшего, но когда люди смотрят эту картину, сделанную более полувека назад, они сопереживают герою фильма, которого уже очень давно нет в живых, но он остался жить на экране. Он «живет» в моей квартире на Манхэттене, он живет в железных коробках с пленкой в Госархиве Узбекистана и Госархиве России.
А там, в зале на первом для меня зрительском просмотре, когда еще был жив герой нашего фильма, те бурные аплодисменты, которые звучали, он разделял вместе с нами. Аплодисменты раздавались, когда на экране шел эпизод, где герой фильма вез на своей бричке шестнадцать внуков, и когда он встречал своего сына на Ташкентском аэродроме, который приехал в отпуск из воинской части под Москвой, где проходил срочную службу. Наверное, нет ничего на свете более радостного, чем признание твоего творчества.
Свободное копирование
