На волне памяти - 2

Наш отец, Макс Захарович Пенсон, был удивительный человек. У него было много друзей, все его любили бесконечно. Он всегда был занят, с утра до вечера. Его порой спрашивали:

– Слушай, Макс Захарович, ты хоть помнишь, как зовут твоих детей?

А он отвечал:

– Ну, это я еще помню, а вот в каком они классе учатся, я не знаю.

Макс Пенсон, этот весельчак, знавший миллион анекдотов, миллион историй, был человеком огромнейшего таланта. Потому что талант не только в том, что он есть как некий дар, а в том, что он реализуется. Его труд воплотил, запечатлел жизнь в фотографиях, которые сохранили небольшой исторический отрезок времени из жизни узбекского народа. Отец остается тайной. В картине Микеланджелло Антониони «Фотоувеличение» рассказывается история фотографа, который снимал фотомоделей – это была его дневная работа. Вечером он брал фотоаппарат и ходил по лондонским ночлежкам, оставляя на фотопленке жестокую правду, которая резко контрастировала с его дневным трудом.

Разбирая архивы Макса Пенсона, понимаешь, что время заставляло его, как того фотографа, вести двойную творческую жизнь. Огромное количество материалов снималось для того, чтобы прокормить семью. Но попадаются негативы совершенно удивительные, совершенно непохожие на те, которые отец снимал для житейского благополучия.

Целую серию фотографий можно собрать под одной идеей – «Силуэты».

Надо было так любить узбекскую землю, ее людей, чтобы даже в силуэтах раскрыть их человеческую сущность. Удивительное творчество! Удивительное восприятие жизни! Сегодня трудно найти фотографа, который с такой вот пристальностью вглядывался бы в окружающий мир. Может быть, время изменилось… По жизни пришлось много работать над фотокнигами, но фотографии в них не отражают даже малой толики того, что сумел сделать Макс Пенсон. Его умение с добротой заглядывать в души людей сделало архивное наследие мастера уникальным.

Одна из комнат нашего большого дома стала лабораторией. Всю правую стену занимал огромный стеллаж, доверху уставленный негативами. Слева стояли два увеличителя, один для стеклянных негативов, а другой для фотопленки – это были допотопные приборы, рожденные на заре фотографии. На длинном столе стояли ванночки для растворов. Водопровода не было, и вода для промывки приносилась из колодца. Ее заливали в большую стеклянную бутыль с маленьким краником. Промывка была примитивной, но оказалась достаточно эффективной – большинство негативов и фотографий хорошо сохранились, хотя прошло с того времени более полувека.

Целый день отец снимал. Вечером, возвращаясь со съемки, он проявлял негативы, промывал их, вешал или ставил сушить, а потом ложился спать. Пленки или пластинки высыхали за полтора-два часа, потом он вставал и до самого утра печатал с этих негативов фотографии. Он глянцевал их, накатывая на большие стекла в деревянных рамах, и снова ложился спать. Этот сон продолжался не более двух часов, до того момента, когда фотографии «отскакивали» от стекол. Отец собирал снимки, подходил к своему излюбленному окну в гостиной, где стояли его кустарный резак, бутылочка с тушью и коробочка с кисточками и царапалками для ретуши. Отец обрезал фотографии, немного их ретушировал, писал на обороте содержание. На ходу съедал бутерброд, запивая крепко заваренным свежим чаем, и убегал в редакцию.

Там он пропадал до обеда, а потом съемки в разных концах города, без транспорта, с тяжелой аппаратурой… И так каждый день. У Макса Пенсона не было выходных дней и не было праздников. Праздничные дни у него всегда были рабочими, с фотоаппаратом он находился среди людей: или на Красной площади, или в старом городе, потом фотолаборатория, и все повторялось как всегда – проявка, короткий сон, печать с негативов на фотобумагу, еще немного сна, окно и редакция.

Изо дня в день скрупулезное нарезание негативов, записи на них номеров тушью. Своим бисерным почерком он сочинял текстовки, запаковывал негативы и подписи в конверты и отправлял их в Москву, в Фотохронику ТАСС. Бесконечное количество писем приходило в Бровермановский переулок. На конвертах были штампы журналов «Огонек», «СССР на стройке», «Крестьянка», «Работница», письма шли из газеты «Правда», «Известия», но больше всего корреспонденции было из Фотохроники ТАСС. В парадную дверь бесконечно звонили доставщики телеграмм. Отправители не скупились на слова. И часто телеграмма напоминала длинные письма: «Уважаемый Макс Захарович! По итогам в соревнованиях фоторепортеров Вам присуждается первое место. Коллектив и руководство Фотохроники ТАСС сердечно поздравляет Вас и желает новых творческих успехов». Такие поздравительные телеграммы приходили четыре раза в год, в конце каждого квартала. И это несмотря на то, что Макс Пенсон никогда не был штатным корреспондентом Фотохроники ТАСС. Информационная служба Фотохроники ТАСС присылала и вырезки из газет со всей страны, где печатались снимки Макса Пенсона. Были и такие письма: «Уважаемый Макс Захарович. Пожалуйста, пришлите автобиографию и свою фотографию. Вы столько лет с нами сотрудничаете, а мы даже не знаем, кто Вы такой. Уважаемый Макс Захарович, пожалуйста, за наш счет приезжайте в Москву, мы хотим поглядеть на Вас». За всю жизнь Макс Пенсон лишь однажды съездил в Москву, один раз показался в Фотохронике ТАСС, да и то потому, что по итогам соревнования ему присудили премию – путевку в подмосковный Дом отдыха журналистов с оплатой транспортных расходов. Когда наша мама собирала его в поездку, то оказалось, что у Макса Пенсона не было ни одного приличного костюма, не было галстуков. Весной и летом он носил белую куртку из рогожки, а осенью и зимой он надевал зеленый френч из толстого сукна. Все мы считали, что ехать в таком наряде в Москву неприлично. Но отца никогда не волновал внешний вид. Вся его душа была в творчестве. Жизнь и время преподносили немало сюрпризов.