Блокада - 4

Рано наступила зима, уже в первых числах ноября начались морозы и выпал снег.

Прекратилась подача электричества, прекратил работу пригородный транспорт, нормы на продовольственные карточки стремительно покатились вниз и уже 20 ноября достигли минимума: 125 гр. хлеба для иждивенцев и детей.

Лебедевы и Майоровы перебрались в город на завод, чтобы получать рабочие карточки и не тратить сил на дорогу. Кузнецовы и семья дяди Васи, у которых дочери были продавцами, позже, по ледовой дороге, эвакуировались. Вымирали в первую очередь худощавые и те, кто плохо питался в мирное время. Старшую дочь Сухоруковых мобилизовали, а остальные вымерли, вымерла и семья уборщицы. Куда делись остальные, я не помню. Много погибло. Вымирали, все без исключения те, кто, не владея собой, съедал свой хлеб на неделю вперед. В магазинах постоянно кто-либо стоял и просил выдать хлеб вперед, ну а когда карточка кончалась – они умирали. В нашем доме, пока еще встречались и говорили, то говорили, что совхозный дом вымер целиком именно по этой причине. Разговор начался с того, что кто-то там, поднимаясь на второй этаж, на лестнице умер. Кто знает…. Умирали и прямо на улице, на ходу. Передвигается человек, падает на колени и откидывается навзничь – так с согнутыми коленями и застывает. Я раза два видел еще не убранные, замерзшие в таком положении тела.

Зимой каждое утро улицы Лахты объезжали дровни, на которые собирали с улиц трупы. Лошади тоже были обречены. Я видел, как по улице вели лошадь и несколько солдат с обеих сторон её поддерживали, чтобы не упала она раньше времени. Но, некоторые лошади должны были быть сохранены непременно.

Трупы свозили на кладбище и складывали в штабель. Ближе к весне, когда массовый мор кончился, Взрывчаткой вырыли для них общую могилу.

Когда весной сошел снег, мы с Валиком увидели в канаве остатки двух трупов, разделанных на мясо, – кисти рук, ступни ног, кишки, остальных внутренностей не было, и, почему-то, только одна девичья голова. Под окошком одного из домов на Лахтинском проспекте обнаружили, зарытый в снег труп упитанного человека. Зимой было людоедство. На меня сильное впечатление произвело то, что одна из известных мне женщин оказалась каким-то образом связанной с людоедством – я уж не помню каким. То ли торговала мясом, то ли сама ела, то ли её убили.

Людоедов отлавливали и сажали в камеру при милиции. Мама рассказывала, что её знакомая, которая работала в милиции, говорила, что людоедки в камере следили между собой за теми, кто умирал и, пока труп не унесут из камеры, старались вырвать и съесть у трупа печень. Людоедов не судили и не отпускали, – они сами вымирали. Сколько здесь правды я не знаю, но правда то, что она это рассказывала.

Те, кто торговал людским мясом, трупы на улице не брали, это были трупы дистрофиков последней стадии истощения – кожа и кости. Те, кто промышлял людским мясом, охотились на упитанных, а упитанные были. Я видел в магазине, увешанную золотом продавщицу: золотые кольца на пальцах, браслет на запястьях, серьги, брошка и еще надо лбом золотая диадема – вся в золоте. А перед ней стоит полутруп и предлагает ещё золотую вещичку за «кусочек хлеба».

Перед кем она вырядилась? Очевидно, было перед кем. Об этом пишет Крон в повести «Дом и корабль». А может быть, девчонка была из нищей семьи, а перед войной устроилась на работу продавцом и не может теперь отказаться от соблазна.

Катя Кузнецова была продавцом и, пока зимой не эвакуировалась, много жуткого страха натерпелась, когда, идя вечером с работы, слышала за спиной откровенные рассуждения о том, что из неё отменные котлеты бы получились. Торговали не мясом, а студнем, котлетами, пирожками. Рассказывали, что изловили торговца пирожками, когда покупатель обнаружил в пирожке человеческий ноготь. Такой торговли на Лахте не было. Это я по рассказам вспоминаю, а разделанные на мясо трупы я сам видел.

Недавно (году в 98 или близко к этому) по телевиденью рассказали о том, как в Андах, выше вечных снегов совершил вынужденную посадку пассажирский самолет. Аппаратура вышла из строя, и экипаж не мог сообщить, где они находятся. Самолет не могли найти, пока двое из пассажиров не добрались до селения. Выжившие при аварии, но не способные вырваться из снегов, были долго в снежном плену, продуктов не было и они стали есть погибших. Общественность, узнав о спасении несчастных, вначале их превознесла, как героев, а когда узнала подробности, то отвернулась от них. Но католическая церковь, ввиду необходимости содеянного ради спасения жизни, отпустила им этот грех. Простила их и общественность.

Это уже было на рубеже второго и третьего тысячелетий, т.е. через полвека после Ленинградской блокады.

А совсем недавно я в майском номере «Новой газеты» за 2003 год прочитал воспоминания мобилизованной в армию в 1941 году девушки, которой пришлось служить в лагере для немецких военнопленных офицеров. Прибывшие в лагерь офицеры не теряли жизнерадостности, свое пленение они восприняли с юмором, и шутили, что пройдет немного времени и разгромленная русская армия сама окажется в плену у этих немцев. Прошло какое-то время, кормили их в лагере не лучше чем своих (академик Вавилов, Николай Зиновьевич Бич умерли в заключении от истощения), и из-за голода среди немецких офицеров были случаи людоедства. После того, как это обнаружили, людоедов расстреляли, и паек для оставшихся чуть-чуть увеличили.

Во всех трех эпизодах людоедами ради спасения стали цивилизованные, образованные, культурные люди нашего времени.

Для девушки моральная нагрузка при службе в этом лагере была тяжелей, чем нагрузка от физического труда, но к счастью она заболела и её демобилизовали.