В Матийкове - 1

В Матийкове

 Кроме группы бездомных, которых поселили в «цыганской» хате, на лесоразработки была послана также группа евреев Копайгорода, которых поселили в другой хате. Они сначала ходили с нами на работу, но скоро разъехались по домам. После нового 1943 года лесоразработки кончились, но мы, бездомные, и не думали уезжать – нам было некуда. Лесничий по фамилии Голецкий жалел нас, из хаты не выгонял, в остальном мы были предоставлены сами себе. Для того, чтобы как ни будь выжить, мы на те небольшие деньги, которые выделили нам, бездомным, в Копайгородской общине, накупили некий товар – булавки, иголки, нитки, чтобы можно было предложить их местным селянам в обмен на съестные продукты. По крайней мере, этот обмен не выглядел обычным нищенством. Предлагали мы, и помощь в работе. Вначале ходили мы по хатам села Матийков, где мы жили. В дальнейшем освоили соседние села. Особенно хорошо относились ко мне селяне села Мальчевцы, что в 2 - 3 километрах от Матийкова. Они приглашали заходить, угощали, чем могли, брали мой товар, главным образом, чтобы не обидеть. Среди тех, которые подселились к нам уже в Матийкове, было несколько ремесленников. Эти работали у селян на дому и жили намного лучше остальных.

 Очень колоритен был состав нашей группы бездомных, с которыми я жил вместе. Попробую сказать немного о них, которых знал только по именам, фамилий друг друга мы не знали. Меня все звали Сёма или Сёмка.

 Шике – усатый и хитроватый еврей лет 40 из одного из местечек под Проскуровым, нынешним Хмельницким. Он неплохо пел, рассказывал всякие истории. Из большой семьи остался один.

 Ицык – еврей средних лет, болезненного вида, постоянно кашляющий. Он, как и Шике, неплохо пел еврейские песни. Он был из тех же мест, что и Шике, у него также погибла семья.

 Рахмил – красивый еврейский мальчик моих лет из местечка Городок, где – то под Проскуровым. В селе его называли “той, що похожий на дивчину”. Он был очень стеснительный, бывало, заходит в хату, стоит и молчит. Постоит и уходит. Хозяева часто бегали за ним вдогонку, чтобы дать ему немного еды, после чего он протягивал иголку или булавку.

 Элык – бессарабский одинокий еврей, из рабочих, около 35 лет. Ходил зимой быстро без шапки, плохо говорил по-украински, зато знал румынский язык, иногда читал нам из обрывков румынских газет. В селе звали его “той, що ходыть без шапки”. Элык был хорошим, справедливым человеком, в чем я убедился в дальнейшем.

 Аврум – молодой еврей, лет 30, из какого – то местечка. Аврум не ходил по хатам с иголками, булавками и прочим товаром, а пытался что - то предпринимать. Одно время он пытался делать мыло из говяжьего жира. Аврум близко сошелся с Лизой, одной из двух сестер из Бара. Аврум и Лиза занимали “комнату” на печи.

 Бейрл – еврей средних лет, скорняк по специальности, убежал от смерти вдвоем с двенадцатилетним сыном Муней, вместе с которым он жил с нами, когда не работал на дому у местных селян. Бейрл умел шить кожухи из выделанных овечьих шкур, его часто приглашали работать. Тогда он жил у селян, которые его кормили и дополнительно платили продуктами. В это время он неплохо зарабатывал.

 Шмил – тоже еврей средних лет, из одного местечка и той же специальности, что и Бейрл. Они всегда работали вместе. Однажды Шмил привел в нашу хату одинокую красивую молодую еврейскую девушку Олю, кажется, из Новой Ушицы, спасшуюся от расстрела при помощи полицаев, которым она оказывала известные услуги, что она не скрывала. Она жила у нас недолго, но я понимал ее, и мы подружились. Хорошо помню ее слова: - “ Если бог мог превратить тысячи невинных евреев в мертвецов, то он мог еще одну невинную девушку превратить в женщину”

 Бенце – молодой еврей интеллигентного вида, из местных чиновников одного из местечек. Имел специальность портного, поэтому часто жил у селян, которым на их швейных машинах шил одежду. Он сошелся с второй сестрой Кларой, двух сестер из Бара, бывших учительниц младших классов.

 Я, Шике, Ицык, Рахмил и Элык не обладали никакими специальностями и добывали хлеб насущный своеобразным обменом, о чем я говорил. Были мы оборванные, грязные – ведь спали на полу, не раздеваясь, и нам фактически давали милостыню, но мы всегда предлагали взамен иголки, булавки и прочую мелочь. Этот товар мы периодически покупали в Поповцах, находящихся около 8 километров от Матийкова, на деньги, вырученные за часть полученных продуктов. Чаще всего нам давали немного картошки, но иногда кусок хлеба, стакан крупы, муки. Относились к нам селяне участливо, жалели нас. Часто говорили : - “Где – то и мой так ходит”… Редко нас кормили обедом, а иногда давали объедки, или варенные овощи, приготовленные на корм скотине. Всё принималось с благодарностью, так как мы постоянно хотели есть. Очевидно, что без помощи селян мы бы не выжили, умерли бы с голода.

 Жили мы не очень дружно, коммуны не получилось. Каждый питался самостоятельно, помогая иногда другим, если у них ничего не было. Разводили огонь в большой русской печи, где пекли когда – то хлеба. Каждый ставил свой глиняный горшок возле огня, варил, что добывал за день. Приходилось готовить по очереди, особенно, когда наши ремесленники были с нами. Особенно часто оставался без еды Рахмил, который обычно при этом молчал. Приходилось ему помогать. Чаще всего помогал ему я, так как был более предприимчивый и вызывал больше жалости у селян из – за своего несчастного вида. Ведь из – за больных ног, обмотанных тряпками, я передвигался медленно, выглядел больным. Кроме того, я бегло и отлично говорил по – украински, не все угадывали во мне еврея.

 Ноги мои заживали плохо, от них дурно пахло… Мне выделили угол на полу возле дверей. Утром и вечером я прикладывал к больным обмороженным пальцам на ногах тряпочки, намоченные лекарственным раствором риванола. Риванол покупал в Поповцах в аптеке. Ботинки я одеть не мог, ноги обматывал тряпками. Очень плохо было при оттепелях, так как тряпки намокали, ногам было холодно. А приходилось ходить далеко, например, в Поповцы и обратно, чтобы обменять часть картошки на иголки, булавки, лекарство, а это расстояние равно 15 километрам. Я постоянно мечтал о том времени, когда я вылечу ноги и смогу одеть ботинки. Поэтому ботинки я берег пуще глаз.