Великое это дело - близость и доверие зрительного зала. Подспудно жившее в каждом из нас стремление говорить со зрителем о сегодняшнем выразилось в импровизациях и шутках, насыщенных злободневными темами международной и внутренней жизни. Для нас это стало некоей отдушиной в тот трудный для всех советских театров период, когда непривычные условия самоокупаемости заставляли театры из кассовых соображений вытаскивать из нафталина салонные пьесы дореволюционных драматургов. Произведения современных авторов или были беспомощными, или же строились на зарубежном материале. Характеры людей, населявших эти пьесы, могли нами восприниматься только через призму иронии. Таковы были инсценировка Н. Никитина "Корона и плащ" (по переводному роману "Праздник святого Иоргена") и следующий наш спектакль "Учитель Бубус" А. Файко.
Вернувшийся вместе с А. Н. Лаврентьевым из-за рубежа, после своих хождений по мукам, его друг, ставший вскоре и другом театра,- Алексей Николаевич Толстой стал помогать нам по литературно-репертуарным вопросам, постоянно бывал в театре и обещал написать для нас пьесу.
Павел Елисеевич Щеголев пригласил к себе небольшую группу большедрамцев отметить получение гонорара за киносценарий "Дворец и крепость". Среди приглашенных были Толстой, Лаврентьев, администратор Бережной, повезло и мне, как участнику фильма. "Сабантуй" происходил на Караванной (ныне ул. Толмачева) в погребке Григория Захаровича, выведенном позже Толстым в комедии "Чудеса в решете". После первой же рюмки вниманием всей компании завладел Щеголев - кладезь малоизвестных и засекреченных фактов из истории придворной камарильи последнего самодержца. Письма, записки, протоколы допросов А. Вырубовой, дневники царя и многое, что прошло через опытные руки профессора Щеголева, звучало для нас как захватывающий детективный роман. Побледневший от волнения Алексей Николаевич прошептал: "Да ведь это пьеса!" Предприимчивый Бережной решительно заявил, что через двадцать минут он вернется с договором и авансом для обоих авторов. Так просто и быстро все тогда решалось!
Первый акт начали репетировать спустя две недели, а Толстой, не выходя из дому и поддерживая связь с Павлом Елисеевичем, писал и писал, причем некоторые сцены (распутинские) получались сразу начисто. Они звучали настолько сочно и ярко, что, услышав их впервые за репетиционным столом, кто-то из нас сказал: "Написаны, как репинские этюды Государственного совета - бьют насмерть!"
Так, стремительно, азартно, обгоняя друг друга, работали мы над пьесой: Толстой пишет третью картину, мы репетируем первые две и по ходу репетиций просим внести необходимые авторские изменения, а когда приступили к пятой, авторы уже сидели над окончанием пьесы и приведением в порядок всего написанного, исправленного и добавленного. Темперамент и общность работы авторов, режиссера, художника, композитора, актеров и работников постановочных цехов привели к рекордному результату: за один месяц были рождены пьеса и ее постановка!
Спектакль, постановочно довольно сложный, вызвал небывалый ажиотаж, причем не только среди узкого круга привычной театральной публики. Спустя неделю после премьеры, как-то утром подъехал к театру на деревенских розвальнях пожилой крестьянин с бабой в цветастом платке, оба в дубленых полушубках, и принялись стучать в запертые еще двери театра: "Где тут царя живым показывают?"
Работая над спектаклем, театр получал отовсюду, куда бы он ни обращался, самую доброжелательную помощь: в неприкосновенно сохранившихся личных апартаментах царской семьи и вырубовского особняка в бывшем Царском Селе, в охотничьих комнатах Юсуповского дворца на Мойке. Нам разрешили даже взять граммофон - тот самый, что заводил Феликс Юсупов для своего гостя Григория Распутина, с теми же пластинками, которые заводились тогда. Из гардероба бывшего императора нам выдали личный полковничий мундир Николая Второго (Софронову он оказался впору без переделки). Должен сказать, что такая достоверность благотворно пришла на помощь актерам, оберегая их от шаржа и педалирования.
Рассказывать подробно о резонансе этого спектакля внутри театра и вне его не просто до сих пор, так противоречиво многое из того, что могло бы помочь составить объективное суждение.
Свободное копирование
