Репетиции со студийцами вошли в нормальное русло. Работали днем и вечером, параллельно обе пьесы, согласовывая занятость актеров - большинство играли и в той и в другой постановке.
Прошли приемные экзамены молодежи во вспомогательный состав, и несколько человек сразу же обнаружили актерскую индивидуальность.
Самый модный в предреволюционной России поэт Игорь Северянин стал мне первым "манком" в поисках характера поэта, но Пламенный-человек еще только предчувствовался мною. Флоренция, первая половина XVI века, аристократическая академия поэтов - "безукоризненных". Врывается веселая маскарадная толпа: сначала - замаскированные женщины; среди них маска-Изумруд, это жена консула академии - Сильвия. За ними возникает шайка "Рваного плаща", толпа бродячих певцов и поэтов, певучая вольница, потому что они молоды, задиристы и поют, как птицы. Начальник шайки предлагает женским маскам "драгоценных камней" быть судьями состязания поэтов двух враждующих школ. Сильвия не принимает стихи поэта-академика Пламенного и присуждает победу самому незаметному, но простому и естественному поэту шайки Новичку, в награду он увидит ее лицо.
Начал работу с нами Болеславский с того, что прежде всего дал каждому академику и каждому члену шайки биографию-характер. В этой кропотливой работе он проявил изобретательность и щедрость фантазии поражающую, приятно удивляя каждого знакомством с самыми его сокровенными черточками. Добившись индивидуализации участников массовки, он сразу же приступил к мизансценированию, делая это непринужденно и заражающе весело. Ричард Валентинович ни разу не накричал, не нагрубил, напротив, радостно-возбужденно включался в массовку, когда накал сцены достигал своего апогея. При этом он всегда убедительным примером теоретически обосновывал каждый кусок.
Блок являлся аккуратно на каждую репетицию. Как только возникала шероховатость с текстом, он записывал сомнительный стихотворный кусок, и уже на следующий день актер получал блоковский вариант. (Амфитеатровский перевод грешил то излишней украшательской пышностью, то грубостью). Так была сочинена песенка для Герардо - Софронова о курице и папе, начисто переделан монолог Пламенного и еще много кусков. Все симпатии Сема Бенелли были на стороне шайки, но Болеславского не соблазнил путь следователя авторским пристрастиям. И когда сразу завоевавший симпатии зрителей блистательный остряк шайки Герардо покрывал поэтическое выступление Пламенного пронзительной репликой: "Водичка апельсинная!", музыкально пародируя интонации стихов Пламенного, мне не сразу удалось найти равноценную реакцию на это. Тут мне вовремя пришел на память показ Станиславского нашему Ричарду Валентиновичу в "Двенадцатой ночи" - как выразить сильное опьянение только одними глазами. Иногда удавалось это сделать так, что смех зрительного зала быстро потухал и приходила желанная тишина внимания. Поразительная была общность внутренней жизни "массовки" - настолько дружно, каждый спектакль по-разному, реагировали они в зависимости от градуса накала сцены.
В эти наши репетиции вступили новые для нас актеры. В. А. Бороздин - актер старшего поколения, работавший много в провинции, ничего неведомого для нас не обнаружил. Репетировал он консула в "Рваном плаще" и отца Моора в "Разбойниках". Надежда Комаровская, кончившая школу МХТ, репетировала пытливо, азартно и обнаружила завидный для нас запас знаний и строгость художественного вкуса, чему способствовал союз с Константином Коровиным, любимым всеми нами живописцем. Она репетировала Сильвию, с которой у Пламенного были самые ответственные для него сцены, и хотя в деталях у нас выявились разногласия, в основном мы много помогли друг другу. Она была высокого роста, великолепна сложена, у нее были огромные и выразительные глаза.
Однолетка Софронова, так же как и он, закончивший германскую войну прапорщиком, Саша Шувалов служил до войны в московском Свободном театре как певец-бас, и в "Сорочинской ярмарке" пел Чуба, одновременно играя и драматические роли в этом синтетическом театре. Голос у него был восхитительного, бархатного тембра и необычайной силы. Буквально на второй-третий день он стал "своим парнем" в нашем небольшом, но крепком содружестве.
Невозможно было оторвать глаза от одного парнишки, лет на вид этак семнадцати-восемнадцати, а как оказалось на самом деле - всего пятнадцати. Пластика, реакция и "закрытый" юмор, насыщавший все его движения и возгласы в общих сценах, заражающе действовали на соседей. Ход его дальнейшей жизни в театре был стремительно поступательным. Это был Юра Лавров, в будущем - народный артист СССР Юрий Сергеевич Лавров.
Еще до начала репетиций Максимов как-то остановил нас с Егором на площади возле Консерватории и познакомил с совсем юной Ниной Лежен, ученицей Консерватории, ее Болеславский предполагал пробовать на роль Франчески, помогающей шайке "разыграть" влюбленного в нее консула академии. Внешние данные и особенно озорной огонек в глазах нашей новой знакомой очень соответствовали характеру бойкой девчонки из народа. И действительно, с первой же репетиции Лежен легко и увлеченно отзывалась на все задачи Болеславского. Нашего полку фокстерьеров прибыло!
Спектакль оформлял Аллегри. Конечно, в свободные минуты я старался взобраться под крышу - в декорационный зал. Любопытство мое к этому человеку никак не удавалось насытить. Все в нем было интересно - как он расчерчивает будущие архитектурно-живописные декорации, как приготовляет в ведрах краски, как подбирает кисти и вообще множество привычных, но таких заманчивых мелочей его колдовского мастерства. И, конечно, сам он, веселый по характеру итальянец с большими глазами, всегда остававшимися печальными. Как-то в минуту передышки, удачно закончив трудный кусок работы, он неожиданно разоткровенничался и поведал мне о причинах своей тоски. Есть у него единственный сын, тоже Орест и тоже будущий художник. Как итальянский подданный он отбывает сейчас воинскую повинность в итальянской армии и, возможно, скоро демобилизуется, но с ним давно потеряна связь, и что с ним и можно ли ему будет вернуться сюда, к семье, никто не знает. И тут всегда веселый Орест Карлович замолк, отвернувшись.
На приемке гримов и костюмов все были буквально ошеломлены костюмами "драгоценных камней" - женских карнавальных масок: рубиновая, сапфировая, изумрудная и т. д. Пышная форма Возрождения и цветовое звучание были настолько эффектны, что на генералках и премьере слова выходной песенки: "Мы камни драгоценные, сокровища бесценные" - тонули в грохоте аплодисментов зрительного зала. Когда же мы на показе костюмов впервые увидели их, то не могли поверить глазам своим и, стоя за кулисами, на очереди для демонстрации своего сценического облика, гадали, стараясь определить, из какого материала сшиты платья драгоценных камней - такими фантастическими были рисунок и краски узоров ткани. Где и каким образом удалось в то трудное время раздобыть эту роскошь? А изобретателем чуда оказался наш любимый Орест Карлович. Его фокус-покус был прост до гениальности. Мешковина, то есть самый грубый холст-рядно, послужила ему основой, которую он, натянув на каркас юбки, рукавов и высокого воротника рисунка эпохи Возрождения, своими руками раскрасил обычной клеевой краской причудливыми узорами, кое-где приклеив разноцветные блестки - соответственно индивидуальности "камня". Позже эти костюмы демонстрировались в Москве на выставке.
Мы убедились, что трудности иной раз подталкивают пытливого и действительно талантливого человека на открытие.
Свободное копирование
