Навещали мы студийцев в Павловске часто еще и потому, что некоторым из нас довелось заменять уехавших в Москву исполнителей спектаклей летнего репертуара, а работать можно было в большой павловской даче, хранившей в себе еще остатки прежней, навсегда ушедшей жизни. Возможность играть порой хорошую роль в таком ансамбле, как студийный, конечно, была заманчива, но больше всего я получал от удовлетворения моего ненасытного любопытства ко всему, что составляло жизнь этих загадочных для меня людей, которые были одновременно и мудрыми, как старцы, и наивно-доверчивыми, как младенцы, а простейшая истина - все за одного, один за всех стала органичной частью их мировоззрения.
Как-то мы с Музалевским, будучи среди студийцев, расхвастались своим кулинарным новаторством, основанным на том минимуме продуктов, коими можно было располагать тогда. Ну, а раз назвался груздем...
На полянке парка возле дачи мне пришлось готовить кулеш по-охотничьи, а Музалевский на кухне трудился над приготовлением мороженого. Мне кое-как удалось вылезти из положения с помощью пшена, кусочка сала, луку, перца и чеснока, а дым от костра дал такой "цимес", что вызвал даже одобрение снисходительных студиек. А бедного Егора здорово затерло - измученный и злой, с каплями пота на лбу, он все крутил и крутил мороженицу, но проклятое мороженое никак не желало твердеть. Еле-еле уговорили его выдавать долгожданное лакомство в том виде, до какого оно "докрутилось", а Сушкевич сразу же сказал, что он всегда ест его недокрученным - так много вкуснее и полезнее. Добрый человек был Борис Михайлович. И хотя не достали ничего алкогольного, всем было весело и радостно от того, что хорошая погода, что все молоды и у всех впереди большое будущее, и даже то, что нас покусывали вездесущие комары, тоже было прелестно!
После прыгания через догорающий костер, беготни и игры в горелки, когда все группами расселись на скамьях и траве, я много раз ловил "прицельные" взгляды Болеславского. Я уже хорошо знал содержание "Рваного плаща" и с приятным волнением чувствовал его заинтересованность моей персоной.
Мы с Егором уже поделили роли, да это и не трудно было - спектакль молодежный, нас немного - ролей хватит всем. Втайне мне нравилась роль начальника шайки Рваного плаща, но сам я понимал, что у Егора больше данных для этого. Пламенный? Да, роль интересная, но мне она виделась в ироническом аспекте. Мне вообще "было свойственно, воспринимая нового человека, искать в нем черточки, которые сами просятся высмеять их. Когда Ричард Валентинович прямо спросил, какая роль мне нравится в его постановке и я откровенно признался в нашем с Егором предположении, он расхохотался: "Я видел вас в Позе и думаю, что мы с вами Пламенного сумеем найти". Мое ироническое восприятие его профессии - ведь Пламенный профессиональный поэт, глава определенного течения в итальянской поэзии (имелся в виду д'Аннунцио)- он принял. Но любовь Пламенного не заслужила, по мнению Болеславского, иронии, ибо она искренна, сильна и потому достойна уважения,- "вашего актерского уважения", добавил он.
Свободное копирование
