Горячие дни актерской жизни - 25

Глава 6.

Мы продолжаем настаивать на привлечении мастеров Первой студии МХТ. "Разрушитель Иерусалима". Соревнование Монахова и Юрьева. Репетируем "Дантона". Главреж и директор уехали на поиски новых актеров. Беседы Блока с Болеславским и Сушкевичем. Шероховатости на репетициях "Дантона". Четыре исполнительницы главной роли. Париж Добужинского. Приезд Первой студии. "Сверчок на печи". Общение со студийцами

Приемные испытания в штаты вспомогательного состава дали обнадеживающие результаты - ребята очень молоды, хотят работать именно у нас и, самое главное, не успели еще нахвататься ремесленничества - их надо было обучать. Мы, "фокстерьеры" (как прозвал Музалевского, Голубинского и меня директор Гришин за нашу неуемную и озорную азартность), продолжали приставать к Блоку и Лаврентьеву с просьбой - привлечь к работе с нами режиссеров Первой студии МХТ Болеславского, Вахтангова и Сушкевича, которых М. Ф. Андреева считала наиболее яркими и самостоятельными знатоками системы Станиславского.

Кстати, надо сказать, что в то время слово "система" было новым и вызывало протесты и вой в массе актерства, особенно провинциального, жившего по законам театра "старого, доброго времени". Станиславский тогда еще не написал ни одной книги, а целый ряд критиков во главе с А. Р. Кугелем дружно и страстно нападали на его новшества.

Наше руководство и даже Блок считали, что напряженность работы первого сезона не оставляет свободной минуты, чтобы всерьез приступить к организации работы по созданию единого, обязательного для всех метода построения образа, а также морального кодекса поведения нашего актера. Поэтому они сочли целесообразным отложить это дело на летний период, чтобы предстоящий сезон смог стать для нас лабораторной проверкой опыта и утверждения приобретенного.

Последней премьерой сезона стал уже упоминавшийся выше спектакль "Разрушитель Иерусалима" А. Иернефельда. Режиссер-постановщик А. Н. Лаврентьев, художник В. А. Щуко, писал декорации О. К. Аллегри, композитор Б. В. Асафьев. Это произошло 22 апреля 1919 года.

Автор пьесы, финский драматург-толстовец, воспользовался историей разрушения Иерусалима римским императором Титом из рода Флавиев и проникновения идей христианства, в борьбе с которым Тит терпит моральное поражение и кончает свою жизнь тем, что придворный лекарь вскрывает вены лежащему в ванне императору. Надо отдать должное Иернефельду, роли выписал он хорошо и психологически убедительно, давая интересный материал актерам, особенно Титу, Лизимаху-лекарю и Беренике-иудеянке. Интерес к работе на репетициях у нас обострен был еще тем, что роль Тита репетировали в строгую очередь Монахов и Юрьев. Для нас, фокстерьеров, было очень любопытно это состязание двух направлений: представления и переживания.

К тому времени мне довелось уже много раз выдерживать в роли Позы в "Дон Карлосе" большую борьбу с представленчеством, и не все удавалось преодолевать, так сильна была во мне самом юрьевская закваска.

Правда, в работе над ролью Тита мы неожиданно почувствовали у Юрия Михайловича попытки найти в диалогах простоту и естественность.

Железная логика психологического обоснования и естественная человечность утверждали правду поведения Тита - Монахова, но и у него мы приметили стремление найти новые формы речевого выражения. Польза от такого соревнования была очевидна. Первые спектакли прошли в пасхальные дни (тогда мы еще не отвыкли от этого праздника). На премьере играл Ю. М. Юрьев.

Спектакль имел шумный успех - главным образом благодаря яркости, красочности и эффектности оформления и великолепному исполнению танцевальных сцен и особенно вакханалии в третьем акте. Имена балетных звезд того времени К. Маклецовой, Л. Шоллар, Ф. Дубровской, Е. Смирновой, П. Владимирова и Б. Романова говорили сами за себя. Музыка Асафьева, повинуясь дирижерской палочке Гаука, сливалась с порывистыми и страстными движениями танцующих вакханалию в честь Домициана, брата Тита. Мне потому так запомнилась эта сцена, что впервые пришлось участвовать в балетной пантомиме. Это было очень интересно - не "выскакивая" из условий драматического решения образа, продолжать действовать уже по закону балетного движения в музыке.

Конечно, повзрослев, мы сумели выяснить корни успеха этого спектакля, но тогда у нас не возникало сомнения и в том, что театр выиграл первый сезон и, получив возможность продолжать свою жизнь, имеет летнюю передышку для спокойной подготовки к дальнейшей борьбе.

Результат состязания Монахова и Юрьева в роли Тита вызвал у нас горячие споры: конечно, мы никогда не видели императоров в жизни (Николай II не в счет), но убежденность в своей сверхчеловечности, исходившая от Юрьева - его движения, отношение к окружающим и какая-то оторванность от всего того, что обязательно для всех других, делали его императором по призванию. Монахов же оставался человеком - со всем тем, что присуще человеку, а не "профессиональному" императору, таковым его делали придворные. И получалось у нас, как у Агафьи Тихоновны из "Женитьбы" Гоголя: если бы губы Никанора Ивановича, да приставить к носу Ивана Кузьмича... И в конце концов мы пришли к выводу, что в том спектакле, который получился у нас, премьеру играть следует все же Юрьеву.