Глава 5.
Александр Блок, сила его духовного влияния. Внимание М. Ф. Андреевой к нашим нуждам. "Макбет" и "Много шума из ничего", их "протори и убытки". Удача Софронова - Клюквы. Реализация моего ночного труда над ролью Позы. Использование "тупика, приводящего к открытию". "Отец Сергий" в клубе Металлического завода
Блока не было среди нас на открытии театра потому (как мы узнали позже), что в день премьеры 15 февраля утром его увезли в ЧК, как писателя, публиковавшего в предоктябрьские дни свои произведения в левоэсеровских изданиях, а незадолго до этого в Москве был раскрыт эсеровский заговор. После допроса выяснилась, разумеется, его полная непричастность к эсеровской организации, и 17 февраля его привезли домой. Понятно было нетерпение, с которым мы ожидали его.
Имя Блока для нашего поколения являлось синонимом благородства и чистоты, к чему так жадно стремились наши сердца. Я его никогда не видел, но видел его увеличенную фотографию в художественном магазине Дациаро, на Малой Морской. Лицо, как бы застывшее в печальной неподвижности, даже как будто надменное, копна курчавых светло-русых волос.
Однажды, ожидая выхода на репетиции, я слонялся в проходной, полутемной комнате-тамбуре с выходом в зрительский коридор. Человек в защитной шинели и сапогах, по виду бывший прапорщик, спросил меня, как пройти в кабинет директора, я не узнал в нем поэта и довольно равнодушно указал ему направление. Когда же от подбежавших товарищей я узнал, что только что разговаривал с Блоком, огорчению моему не было предела: хвастал, хвастал, будто хорошо знаю лицо Александра Александровича и вдруг - на тебе!
С того дня Блок ежедневно стал появляться среди нас - и на репетициях, и работая над организацией лекций-вступлений к спектаклям. Иногда он и сам выступал перед закрытым занавесом, популярно рассказывая зрителям смысл и задачу спектакля. Наш театр поставил себе за правило вводить зрителя в круг понимания Драматургии Шекспира, Шиллера и других классиков. Нельзя забывать и того, что приходили к нам смотреть спектакли люди, никогда не бывавшие в театре. Они впервые в своей жизни видели сцену, декорации необыкновенных дворцов, непривычных людей, одетых так красиво и пышно. Были и такие, которые восторгались этими чудесами в первый и последний раз в своей недолгой жизни, отдавая ее на следующий день в бою за Петроград.
Мы все скоро убедились в необычайных человеческих свойствах Блока и даже постепенно привыкли к ним, такими органично слитными они были в его отношениях к своему долгу, труду, театру и людям. Основную задачу свою - выбор пьес для репертуара - он понимал в прямом значении этих слов, он выбирал нужное из грандиозного количества прочитываемых пьес и каждую, возможную к постановке в нашем театре снабжал подробнейшей аннотацией. Он работал, а не делал вид, что работает. Естественно, что в таком сложном и тонком вопросе, как определение репертуара, с учетом наличного состава труппы, созвучности идеи пьесы задачам современности и качественной ее ценности, очень важно было иметь объективное мнение, и Александр Блок его всегда имел. Он по природе был мягким и чуть даже робким человеком, но на всю жизнь остался нетерпимым ко лжи и фальши, ну а отсюда его непоколебимая прямота высказывания своего мнения. Делал он это мягко по форме, но твердо по содержанию, и приходилось иной раз краснеть директору А. И. Гришину - его завуалированную, лукавую политику "антрепренера" мудро раскусил поэт. Да и у Марии Федоровны иногда срывалось с языка: "Вот уж не думала, что лирический поэт может быть таким настырным и неуступчивым!" Блок слушал это невозмутимо, и лицо его оставалось будто застывшим, но мы понемногу стали постигать обманчивость этой невозмутимости. Мы знали, какое бурное смятение мыслей и чувств терзало его душу. Мне кажется, что ему было дано видеть в самых обычных для того времени явлениях то, чего не видели мы, живущие с ним рядом, но слышимое и видимое им приносило ему так много страданий, что эта радость-страдание сжигала его непрестанно.
Свободное копирование
