authors

1427
 

events

194062
Registration Forgot your password?
Memuarist » Members » Gennady_Michurin » Горячие дни актерской жизни - 13

Горячие дни актерской жизни - 13

01.12.1918
Петроград (С.-Петербург), Ленинградская, Россия

И вот наступил, наконец-то, день первой репетиции, день знакомства со всеми участниками Народного театра.

 

Происходил этот торжественный акт в зале Отдела театров и зрелищ. М. Ф. Андреева объявила репертуар: "Дон Карлос" Шиллера, "Много шума из ничего" В. Шекспира, "Макбет" Шекспира и "Разрушитель Иерусалима" Иернефельда.

 

Зеленую улицу получил "Дон Карлос" (постановщик А. Н.Лаврентьев, художник В. А. Щуко, композитор - Б. В. Асафьев). Репетировали утром и вечером, а "Много шума" и "Макбет" работали отдельными сценами, сообразуясь с занятостью некоторых исполнителей в "Дон Карлосе". Вскоре мы перебрались работать в собственное помещение, а Музыкальная драма перебазировалась в большой зал Народного дома. К сожалению, этот театр постепенно стал терять свое лицо, ведущие певцы один за другим покинули его. И. М. Лапицкий уехал в Москву главным режиссером Большого театра, а к нам по наследству перешли многие работники постановочного, осветительного, бутафорского и пошивочного цехов. Среди них были мастера самого высокого класса. В бутафорской мастерской, например, работала семья Кроче. Рашель Кроче, ее сын с женой и внуки. Они были виртуозными мастерами своего дела и самозабвенно любили театр. Ежевечерне мадам Рашель, закутавшись в шаль, усаживалась в аванложе (месткомовской) и неотступно смотрела на сцену, всегда до конца спектакля, а потом с долгими остановками поднималась высоко наверх в мастерскую, где жила вся семья. Как они размещались там, не знаю. Я часто бывал в декорационной и по пути заглядывал к гостеприимным итальянцам. Не всегда мне удавалось увильнуть от их уговоров попробовать варево, которое так вкусно пахло чесноком и еще чем-то неведомым. Мадам Рашель была очень внимательна к нашей игре, но и очень строга в критике. Не раз мне приходилось выслушивать: "Сегодня ви играль нье ошшень карашьо, синьорро Митчурьино!" Они много лет жили в России, но говорили по-русски плохо, и хуже всех младшая, родившаяся здесь!

 

Пошивочные мастерские работали под руководством Е. Кравченко и закройщика А. Смирнова - настоящего художника, обладавшего искусством кройки исторических и военных костюмов всех времен - искусством, к сожалению, утерянным ныне. Крепким и квалифицированным был коллектив осветителей, ставший после прихода в него выдающегося мастера - художника из Суворинского театра Николая Петровича Бойцова, настолько сильным, что это было отмечено К. С. Станиславским.

 

Рабочие сцены были все родом из соседних деревень Тверской губернии и работали семьями, крепко связанные родственными и деревенскими отношениями, и целиком доверяли и подчинялись своему вожаку, машинисту сцены Василию Петровичу Старостину, мудрому человеку с чистой и доброй душой - он и молодой рабочий сцены Иван Егорыч Власов составляли партийную ячейку театра. На самом верху, под стеклянной крышей в декорационной мастерской, царил и священнодействовал маг и чародей перспективы - Орест Карлович Аллегри.

 

Много я слышал о сверхъестественном мастерстве этого художника и сам подолгу рассматривал его произведения, но никак не мог постигнуть, в чем фокус и секрет его умения. Как-то, купив на Покровском рынке немного чеснока, отобрал я три лучших головки и решился подняться к моему итальянцу поговорить "за искусство". Застал я его приготовляющим краски. Мы поболтали, чесноку он обрадовался, как ребенок, но на попытки перевести разговор на нужную тему он отхмыкивался, и мне только удалось узнать, когда он начнет писать. Понемногу, когда Аллегри совсем привык ко мне, он как-то согласился разделить со мной небольшой шкалик вонючего "сырца", известного тогда под названием "мотор", после чего ему ничего другого не оставалось, как разрешить мне присутствовать при архитектурной разметке и вычерчивании портика дворца римского императора. Это была дотошная, прямо-таки инженерная разработка со сложными математическими расчетами, и только Через несколько дней можно было приступить к следующему этапу - чисто живописному - работе с красками. Полностью оценить феноменальное мастерство, верность расчета, буйную смелость красок стало возможным только тогда, когда холст спустили вниз на сцену и, подвесив на падугу, установили нужное освещение. Не зря называли Аллегри чародеем! Даже такой знаток неподдельного в искусстве, как Александр Бенуа, подпал под его чары: на генеральной репетиции "Отелло", когда он увидел эффектную полукруглую лестницу с перилами, ведущую в альков Дездемоны, он удивился быстроте перемены декораций, усложненных станком большой лестницы. Когда ему объяснили, что никакого станка не было и большая часть лестницы с перилами вписаны в тоже написанный альков, а приставка центральной лестницы выполняется легко и быстро одним человеком, наш старик, не поверив, осмотрел этот "иллюзионный фокус" и потом долго вспоминал свою промашку. В спектакле "Разрушитель Иерусалима" была небольшая по тексту, но зрелищно эффектная картина первого появления в Колизее только что вернувшегося из Иерусалима императора Тита Флавия, разрушителя. Действие происходило в помещении, откуда был закрытый темным занавесом выход в императорскую ложу цирка. Освещена эта картина была скудно, и отдаленный гул многотысячной толпы из-за занавеса аккомпанировал негромкому разговору римских матрон и сенаторов, взволнованно ожидающих Цезаря. Наконец Тит Флавий появляется слева. Все смолкают, Цезарь делает движение к занавесу в центре, занавес распахивается, взрывается восторженными приветствиями многокрасочная, залитая ярким солнцем людская масса, и кажется, что они машут руками, живут и движутся, недвижим только силуэт Тита-разрушителя. В трактовке этой картины художник-исполнитель так мастерски распорядился контрастом четко архитектурно выписанного интерьера и импрессионистки решенного - пятнами и бликами - задника, общего плана арены Колизея, что и автор эскизов, и постановщик подчинились живописной силе исполнителя. В этой картине многотысячной толпы, созданной контрастной игрой звучащих красок и длившейся всего несколько секунд, чтобы ошеломить зрителя, точный математик Аллегри становился близким ярчайшему русскому живописцу-декоратору Константину Коровину. Это о его, подчас экстравагантных, поступках любили рассказывать хорошо его знавшие Комаровская и Лаврентьев: пригласил его как-то хозяин берлинского мюзик-холла написать для балетного номера задник летнего русского пейзажа. Коровин приехал за неделю до премьеры и, договариваясь о подробностях условий работы, почуял по отношению к себе как художнику привкус недоверия. Ему это не понравилось, хотя был он человеком скромным. Несколько дней он не появлялся в мастерской, а на телефонные запросы отвечал, что начнет работать своевременно - пусть только маляры приготовят необходимые краски. Накануне генеральной репетиции он появился в декорационной с чемоданчиком в руке и сбросил пальто, шляпу и пиджак, а пока маляры подготовили краски, он не торопясь снимал ботинки и, открыв чемодан, вытащил оттуда... лапти! Аккуратные немцы раскрыли рты, увидя, как чудак русский, взяв ведро, выплеснул его на натянутый холст и вскоре превратил его в хаотическое нагромождение луж зеленой, желтой, голубой и других расцветок; а когда Коровин, засучив брюки, пустился в дикий пляс, нервы добропорядочных маляров не выдержали, и один из них помчался сообщить директору о том, что русский сошел с ума! Эта декорация имела шумный успех.

 

Репетиции в скудно отапливаемом помещении Консерватории вошли в режим нашей жизни, и мы, познакомившись друг с другом в работе, постепенно объединялись в коллектив, теряя некоторых, не принявших условия подчинения своих интересов интересу общего дела - ряд крупных актеров бывшего Суворинского театра не приняли роли, как не соответствующие их положению. Ох уж это "положение"! Сколько зла, нетерпимости и горя принес этот жупел! Породил его основной закон подбора артистов в труппу, который строился по принципу распределения ролей в "Горе от ума" - таким образом заполнялись амплуа, необходимые для исполнения любой пьесы. И ежели актер подписывал контракт на сезон как Чацкий, то ему казалось зазорным играть какую-нибудь характерную роль, даже если она прямо соответствовала его индивидуальности и даже очень ему нравилась: ведь он же потеряет себе цену, если "разменяет" своего Чацкого. И естественно, что каждодневная демонстрация Чацкого - в костюме то Фердинанда, то Жадова, то Гамлета, вырабатывала единые штампы переживаний и чувств, а также пластические штампы, выражавшие любовь, гнев, ревность и радость. Очень грустно бывало видеть, как на ваших глазах умирал в посредственном Незнамове интересный и неожиданный Мальволио из "Двенадцатой ночи" Шекспира.

 

Условия существования того времени все осложнялись, особенно для живших далеко от Консерватории, ибо трамвай прекращал работу в вечерние и ночные часы, и обратный путь после вечерних репетиций домой нам приходилось совершать пешком. Но компания была большая - моими постоянными попутчиками были Весновская, Аленева, Музалевский, Голубинский, Софронов и Шадурский, а так как я жил на Старо-Невском, то по дороге терял одного за другим спутников. Но длинный путь этот был так плодотворен обменом мнениями и предположениями, а также выливался порой в такие горячие споры, что часто я добирался домой только часам к двум ночи. Зато голова и сердце мои были полны свежих идей и желания поскорее претворить мечты в действительность.

 

Конечно, взгляды наши на пути к цели и даже на саму цель были различными, но постоянно ближе всех мне бывал Егор Музалевский и молчаливо поддерживавший нас Голубинский, бывший значительно старше нас и уже имевший солидное положение в Незлобинском театре. Музалевский, хотя и был лет на семь старше меня, по азарту и горячности не только не уступал мне, а, пожалуй, был еще азартнее меня. Иногда мы с ним буквально сцеплялись в горячих спорах и не могли расстаться, не разобравшись, кто же ближе к истине. Он затаскивал меня к себе на холостяцкую квартиру, чтобы продолжать "драчку", пока сон не оказывался победителем в нашем споре.

 

В конце концов стало нам ясно, что друг без друга нам не дано разрешать не только идейные театральные вопросы, но даже и личные. А все наши высказывания по любым вопросам начинались теперь с местоимения мы.

 

Так началась наша прочная дружба, длившаяся до перехода Егора в 1924 году в Первую студию МХТ.

13.05.2023 в 20:03

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Legal information
Terms of Advertising
We are in socials: