Мёд

Мёд

Одно из событий детства, запомнившиеся мне надолго, произошло поздней осенью 1942 или 1943 года. Было уже холодно, но снега еще не было. Я толкался у магазина в обычной и неистребимой в те годы очереди за продуктам.

Как известно, продовольствие – и не только оно – тогда отпускалось по карточкам, строго нормировано: хлеб ежедневно, а другие продукты в определенные дни на месяц. Люди собирались у магазина с утра, задолго до открыти, занимали очередь. Приходили со своими мешочками, кулёчками, пакетами, сумками, терпеливо дожидались открытия магазина. Ругаясь и толкаясь, по несколько человек пропускались вовнутрь, и там уже покупали заветный товар.

Мука, крупы, жиры, сахар, а также соль, спички, мыло и прочие товары отпускались по строгой и очень скудной норме. Качество было зачастую невысоким: соль, к примеру, была крупной серой, иногда с песком; мыло лишь хозяйственное и не куском, а на вес; сахар иногда был не рафинад, а розовый, россыпной массой, чуть сладковатый. Случалось, что некоторых продуктов совсем не продавали – их не привезли или они испортились. Однажды наблюдал, как на прилавке вскрывали деревянные ящики со сливочным маслом, а оно оказалось зелёным от плесени. Продавцы срезали её со всех сторон, сантиметра по два, до чистого слоя, и то, что оставалось, шло на продажу.

В этот день, о котором я пишу, оказалось, что сахара вообще не будет, а вместо него продадут (говорили: будут давать) мёд. Этот слух разнесся по посёлку до того, как настал день отоваривания, судачили: а что лучше – мёд или сахар?

Из склада трое мужиков, кряхтя и упираясь, выкатили железную бочку, в каких хранят нефтепродукты, и установили её на кирпичи. Дело в том, что мёд напрочь замерз и достать его невозможно, вот и решили бочку разогревать. Принесли дрова, и костёр запылал. Тут же у костра собралась толпа: кто греться, кто советует, как лучше сделать, кто ехидничает. Все возбуждены, весело. Помню, как отвинтили пробку, и первая струя густого мёда с кучей пчел потекла в ведро. Запахло этим самым мёдом, народ заулыбался, радостно зашумел.

Так до обеда, грея и сливая, бочку освободили от содержимого, укатили в магазин, и там перевернули над тазом, чтобы ни капли не пропало даром. По сколько грамм досталось мёда, не знаю, думаю, что немного – население поселка составляло около трех тысяч с половиной едоков. И нашей семье, на троих, достался мёд, но он был не едой, я лакомством. Помню, мы с сестрой облизывали блюдце и ложечки, запивая жидким чаем. Вкус и запах его я запомнил на всю жизнь, но во мне прочно засела мысль: этот прекрасный, полезный, вкусный продукт, очень редкий и ценный, есть его можно лишь «облизывая ложечку».

Прошли годы, я уже учился в сельхозинституте. В корне изменилась моя жизнь, а тот эпизод из далёкого детства совершенно забылся. Мёд в продаже я не встречал, да и не искал, но высокого отношения к нему я не изменил – всё так же считал очень ценным и малодоступным продуктом.

Однажды, будучи на зимней ремонтной практике в одном из совхозов, я зашел к местному парню, тоже студенту. Мы сидели за столом, оживленно о чем-то разговаривали. Его мать угощала нас картошкой с салом, капустой и солеными арбузами. Потом стали пить чай. Он хлопнул себя по лбу: «А мёд-то я забыл. Пойдем со мной, поможешь». Мы зашли в кладовку, и он открыл одну из деревянных бочек, в ней был мёд белый, засахарившийся. Я держал чашку, а приятель большим ножом отламывал куски, при этом что-то рассказывал, но я не слушал. Я был поражен количеством мёда в одной семье, и понял, что это не деликатес, а прекрасная настоящая еда в большом количестве. В комнатном тепле он начал таять, поплыл густой аромат, и возникло желание есть его ложками. Но, как ни странно, я съел с чаем всего пару ложе, и остался вполне довольным угощением.

С тех пор я видел этот продукт питания много раз и во флагах, и в бидонах, и в разнообразной мелкой таре. Неоднократно помогал знакомому пасечнику качать мёд, хорошо искусан пчёлами, и по-прежнему чувствую искреннее уважение к этому дару Божьему, но есть его много не могу. Видимо, желание кушать его досыта перегорело в детском детстве.

ЯБЛОКИ

В детстве я не ни яблок, ни других фруктов. И откуда им было взяться в далекой тайге, - она там не растут, а завозить их туда обходится слишком дорого. К тому же этот продукт не длительного хранения, и требует особой осторожности при перевозке. В наш поселок в годы войны, и еще долго после неё, завозили лишь жизненно необходимые товары, и то в ограниченном количестве. Летом нехватку овощей и фруктов мы возмещали дикоросами, благо, что у там растет в достатке.

Итак, яблок я не ел, но запах их и даже аромат превосходно помню. Наш папа с лета 1941 года был на фронте, и Победу встретил в немецком городе Ауэрбах. Долгожданный приказ о демобилизации получил лишь в конце лета или в начале осени. Сборы были недолги. Для своих вещей и скромных подарков родным сгодился солдатский заплечный мешок – сидр, и еще заказал у немца – мастерового чемодан. Изделие, нужно отметить, замечательное: сантиметровой толщины очень качественная, плотная фанера, на углах набойки, замки, шарниры и ручка прикреплены основательно, крышка двигается легко и закрывается плотно, поверхность его покрыта краской. Чемодан прочный, легкий, удобный и вместительный.

Путь оказался долгим, и растянулся на несколько месяцев. Вначале ехали через Польшу, где их эшелон едва не пустили под откос какие-то польские патриоты. Затем долго, медленно ехали до Москвы, уже по территории нашей страны, разрушенной и разоренной войной. Двигались с частыми долгими остановками, кругом руины, пожарища, населения мало, и то все нищие, голодные. Дети, нищие, калеки просили на остановках хлеба или какой-нибудь еды. Но в тех местах, где уцелели сады, жители продавали фрукты, а основном яблоки. Год оказался урожайным, и яблок было много. Солдаты ели их с удовольствием, да еще покупали про запас, как гостинец родственникам. Так же поступил и папа, даже прикупил корзину и сумку, чтобы привезти домой побольше.

Дорога на Дальний Восток оказалась очень долгой и протянулась до поздней осени, когда он добрался до Хабаровска. В пути фрукты начали портиться. Наиболее крупные и крепкие он уложил в чемодан, остальные перебрал и усиленно ел, но процесс было не остановить – то, что хранилось в чемодане, тоже выглядело печально.

В Хабаровске предстояло, дождавшись парохода, несколько дней плыть вниз по Амуру, но тут его ждала неприятность: закрылась навигация. Попасть на нижний Амур не было никакой возможности, пришлось оставаться в краевом центре и ждать, пока река накрепко замерзнет.

Последние яблоки, отдав свой аромат чемодану и его содержимому, были съедены. Только в конце ноября папа прилетел самолетом в Николаевск, и оттуда по ледовой дороге с пересадками, то на автомашинах, то на подводах, в течение десятка дней добрался до дома. Долгое и мучительное путешествие закончилось уже в канун Нового года.

Рассказывая эту историю, отец яблоки называл антоновскими. Так это или нет, но каждый раз, вдыхая приятный запах из чемодана, я воображал себе груду фруктов, и испытывал большое желание их досыта поесть.

Этот чемодан был в нашей семье много лет. В шестидесятые годы родители переехали жить в Хабаровск, затем перебрались в Новосибирск. Теперь обветшалый, но еще крепкий, чемодан обитал на лоджии и служил пристанищем малонужных вещей. Но каждый раз, открывая его крышку, можно было еще уловить еле ощутимый аромат, сохранившийся десятилетиями.

Мне, в зрелом возрасте, много раз приходилось бывать в местах, где в изобилии растут яблоки. Довелось посетить Брянскую, Тульскую, Московскую области, Черноморское побережье, Кавказ, Крым и другие места. Срывая фрукты с веток деревьев, пробовал на рынках, и невольно каждый раз пытался найти в них тот запах и вкус, неистребимо живущий с той далекой поры, но никогда не находил его. Видимо, такое острое восприятие и такое глубокое ощущение прекрасного и желанного, формируется только в детстве, и на всю жизнь.

ПИВО

Будучи учеником старших классов, я часто думал о будущей профессии. Кем быть, куда пойти учиться? Четких, определенных стремлений не было, детская мечта стать кем-то меня не терзала. Нас, мальчишек-старшеклассников, усиленно обрабатывал военкомат, предлагая стать курсантами училищ, но мне больше хотелось стать студентом, поступить в какой-нибудь институт.

Летом в наш поселок приезжали на каникулы студенты из Хабаровска, Владивостока и из других городов. Все ребята и девчата знакомые, выпускники нашей школы. Частенько у клуба перед киносеансом или у кого-нибудь дома собирались веселой компанией, пели песни под гитару, рассказывали разные истории из студенческой жизни. Я любил бывать среди них, слушал, как говорится, открыв рот, их разговоры, меня волновали новые незнакомые слова: сессия, зачеты, лекции, декан. Но больше всего мне нравилось слушать истории о времяпровождении ребят – где бывают, с кем встречаются. Тогда мне врезалось в память слово «пиво». Один рассказывает: «Принесли в общагу несколько бутылок пива и так хорошо посидели. Дешево и сердито». Другой вторит: «Как-то пошли смотреть на стадион футбол. Прихватили с собой по паре пива. Хороший матч, приятно провели время». Третий изнемогает от удовольствия: «Эх, пойдем, бывало, с ребятами вечером в городской парк, - с собой пивко – сядем на скамейку на Утесе с видом на Амур, и потягиваем в свое удовольствие. Хорошо!»

Пиво, пивко. Что за напиток такой, если о нем говорят с большим удовольствием. В моем представлении вкус его должен быть чуть сладковатый, слегка хмельной с кислинкой, и с запахом хлебного кваса на ржаных сухарях. Светло-коричневое и прохладное питье должно приятно охлаждать и оставлять во рту незабываемое послевкусие и терпкость. Волшебная влага! В своем воображении я полагался на неискушенный вкус, воспитанный, в основном, на лестных ягодах.

Что касается алкоголя, то у меня вообще не было никакого опыта. Лишь однажды, уже в десятом классе, выпил браги на дне рождения одноклассника. От двух стаканов опьянел, раскис, охватила беспричинная радость. В памяти от теплого питья остался дрожжевой вкус и ни малейшего удовольствия.

После окончания школы все мы, бывшие ученики, покинули родной поселок и разъезжались по стране к местам будущей учебы. Прежде надо было доехать, вернее, доплыть (вначале по Амгуни и далее по Амуру) до Хабаровска. Многие уезжали из дома, провожаемые родителями и друзьями, большой группой, так и держались в многодневном пути. Случилось так, что я добирался до места назначения один.

На Амуре в поселке Тахта дождался парохода Николаевск-Хабаровск, на котором в течение пяти суток предстояло любоваться речными красотами. Устроившись в каюте (повезло), я отправился на экскурсию по судну. Это был двухпалубный колесный пароход «Чичерин», плававший еще до революции, - на дверях капитанской каюты блестела надраенная надпись «капитанъ».

Погуляв по судну, посидев на удобных скамейках, я спустился на нижнюю палубу, где на подобных пароходах располагался буфет. Помещение оказалось небольшим, но в нем было все необходимое для заведения: пара столиков, чтобы сидя перекусить, три стойки, прилавок, покрытый клеенкой, небольшая витрина с закусками, полочки, украшенные салфетками, в печенье-конфетным ассортиментом, меню в рамочке, на стене картина «Охотники на привале». За прилавком – буфетчица в чепчике и кружевном фартучке.

Украшением этой точки общепита была дубовая, сорокаведерная бочка, в днище которой был вставлен насос. Пиво! На прилавке поблескивали чистотой и свежей влагой не стаканы и кружки, а полулитровые банки, выстроенные в ряд на подносе. У меня перехватило дыхание – вот ОНО, исполнение давнишней мечты, наконец-то настал этот момент, когда сладкие грезы становятся реальностью.

Мирно вздрагивал корпус идущего судна, весело шумит вода под палубой – все необычно и замечательно. Покосившись на трех мужиков за одной из стоек, о чем-то негромко беседующих и потягивающих из банок, я заказал себе какой-то еды и банку заветного напитка. Завороженно смотрю, как из крана течет пиво, как поднимается шапка пены, а самого тешит мысль: неужели это мое!

Я сел за свободный столик, еще раз покосился на соседей, - лица их были счастливыми – и сделал большой глоток. Но что это?! Вместо ожидаемых божественных ароматов и изысканного вкуса, я почувствовал по рту горечь и кислятину перебродивших дрожжей, запах чего-то неописуемо противного. Это был вкусовой шок, как если бы вместо ложки меда подсунули ложку дегтя. Слишком долгое предвкушение удовольствия сыграло злую шутку – реальность оказалась горькой. И эта теплая жидкость называется пивом, это его истинный вкус и запах? За что же люди его любят и наслаждаются им?

Может быть, все это мне просто показалось с непривычки, по неопытности, ведь мужики-то по-прежнему выглядели веселыми и довольными. Под металлическим полом все так же урчит вода, в прорезанные щели видны яркие солнечные блики. Я вылил содержимое банки в щель – прощай пиво, прощайте иллюзии и мечты, где ваша была сладость?