Земляки - 9

Земляки. Послесловие

Эту небольшую заметку со стихами забайкальских партизан периода Гражданской войны мне прислал второй сын из большой семьи Мешковых – Николай. Этот листок затерялся среди бумаг, и только недавно я его нашел. Вот что он написал:

Эта наша семейная история. Наш дядя Вася, мамин брат, в 1919 году в 19 лет ушел из юнкерского училища в партизаны. Зашел к нам проститься, и спел песню, которую будто бы сам сочинил. Марусе было 9 лет, мне 7, но я запомнил песню.

Не цыганский шумный табор,

Не хунхузский вольный стан,

То сидит на склоне сопки

Рота красных партизан.

Командир орлиным взглядом

Гомон старый и седой

Зорко смотрит на селенье,

Что стояло за рекой.

Вдруг очнувшись от раздумья

Сединой старик тряхнул,

И на сына молодого

Он внимательно взглянул.

Где ты был прошедшей ночью,

Где скитался до зари?

Все, что видел и что слышал

Без утайки говори.

Видел я прошедшей ночью

Мать родную и сестру.

Подвозили их японцы

К разожженному костру.

Били, жгли и издевались

В час полуночной тиши.

Слыша стоны, содрогались,

Прибрежные кусты.

Расстрелял я все патроны,

Всех японцев разогнал

И оплакал труп старушки,

Над сестрою порыдал.

А когда от пуль спасался,

Вплавь я речку переплыл.

Вот где, батька, скрывался,

Вот где прошлой ночью был.

То ни туча скрыла солнце,

То не зверь в лесу рычал,

Старый Гомон, хмуря брови,

Старый Гомон прокричал:

Раньше бился за свободу,

За народную нужду.

А теперь на месть японцам

Я вас, братцы, поведу.

А когда вечерний сумрак

Распустил свое крыло,

От села к вершинам сопок

Эхо выстрелов пошло.

И свалился старый Гомон

У погасшего костра,

Брат упал,где обгорела

Ночью прошлою сестра.

А на утро все семейство

Мир в могилу положив,

И на память партизанам

Эту песню я сложил.

Дядя Вася ушел. Отец Федор – архиепископ Читинского собора – в монашеской рясе повел его через кордон белых. Он вступил в партизанский отряд Роженцова. В декабре 1920 года он раненный попал в плен к карателям-семеновцам. Его страшно мучили. На лбу вырезали звезду, сняли кожу, как портупея и эполеты, на теле 74 укола штыком. На третьи сутки его караулил знакомый казак. Он сказал: «Бели, Васятка!» Дядя Вася говорит: «Куда я такой побегу. Сжалься надо мной – убей меня!. Казак застрелили его, а сам тронулся умом. Наша бабушка была очень богомольной. Когда узнала о такой смерти сына, то сняла и сожгла все иконы.

Чтобы понять, о чем идет речь, стоит прочитать первую часть моих воспоминаний о земляках. Один из них, Николай Мешков, написал мне несколько писем о своей жизни в нашем прииске Херпучи, а его старшая сестра Мария, обладательница отличной памяти до глубокой старости, дополнила воспоминания брата.

Их мать, урожденная Екатерина Тигреевна Городищенская, до замужества жила в Чите, где и познакомилась с молодым рабочим железнодорожных мастерских Мешковым Капитоном Николаевичем. Это у неё был брат Василий, ставший партизаном и так зверски замученный семеновцами. Если верить, что написал Николай Мешков, именно он автор стихов о Гомоне.