Земляки - 3

Земляки. Часть 3

Есть возможность рассказать подробнее о Масалове Григории Алексеевиче. Он родился в 1893 году в семье крестьянина. Работать начал с 12 лет в одной из типографий г.Хабаровска. Закончил педагогические курсы и работал в одной из сельских школ. После Октябрьской революции крестьяне выдвинули учителя Масалова в уездный Совет крестьянских депутатов. Там он сначала – зам. председателя и комиссар просвещения, а после – председатель и комиссар юстиции. С осени 1918 года по февраль 1920 года – на нелегальном положении в революционном подполье. Потом снова учительствует.

В 1929 году Григорий Алексеевич направляется заведующим школьным отделом треста «Приморзолото». Ему выпала доля налаживать дело народного образования в приисковых школах Хабаровского края. Затем поступил в Золотопромышленную академию и вернулся горным инженером. Когда на прииске Херпучи было организовано Нижне-Амурское Горно-промышленное училище, Масалов стал работать завучем, а затем и директором.

Мария Капитоновна Мореева хорошо знала Григория Алексеевича и часто с уважением вспоминает о нем. Он был образованным, общительным человеком, любил природу, охоту, рыбалку, знал много ягодных мест. Вот один из её рассказов: «Брат Николай был принят в училище преподавать токарное дело. Весной 1936 года, когда начались каникулы, брат и Григорий Алексеевич ушли на охоту на дальние озера. Вернулись с огромной добычей. Масалов по ошибке убил лебедя и был этим очень огорчен, как и вся наша семья – ведь в лебедей не стреляют. Пришлось его ощипывать, не бросать же.

Когда они вернулись с охоты, Черепанов Юрий Сергеевич – начальник спецчасти – по секрету сказал им, чтобы уезжали с прииска и немедленно, иначе арестуют. Брат вымылся, переоделся, взял документы, деньги и уехал в Хабаровск, а Масалов не поверил, что его могут арестовать, и остался. Его арестовали и освободили только в июле 1939 года.

Он, вернувшись на прииск, пришел к нам узнать судьбу брата. Жена Софья Михайловна с дочерью и зятем уже уехала в Хабаровск, сын тоже был там. Григорию Алексеевичу было тогда всего 46 лет, а выглядел он старше моего 60-ти летнего отца: выше среднего роста, очень худой, седой идет, опираясь на костыль. Таким я запомнила в ту встречу».

В годы войны Масалов работал в системе «Союззолото», после войны – директор Осиновореченской семилетней школы Хабаровского района. С конца 50-х годов, когда ушел на пенсию, задумал написать книгу о партизанском движении на Дальнем Востоке. Собирал материал, разыскивал участников войны, партизан. Издать задуманное не удалось, тогда он написал и издал другую книгу – «Горячее сердце учителя», об учителях – участниках Гражданской войны. Умер Григорий Алексеевич в феврале 1972 года и похоронен в Хабаровске.

Живя на прииске и бродя по окрестностям с ружьем, собирая ягода или занимаясь заготовкой двор, я не раз встречал на отделенных ключах, в глухих распадках, заросшим густым лесом, отвалы когда-то перемытой породы. Судя по густоте леса и по толщине стволов берез, тополей и осин, росли они здесь уже многие десятки лет. Значит, промывкой золота занимались в этих краях давным-давно, задолго до того, как в 30-х года был построен современный поселок с драгами, электростанцией, с сетью автомобильных дорог в тайге. Кто были эти первые старатели, которые с великим трудом корчевали тайгу, рыли ямы, искали, находили и добывали золотой песок?

Вот что пишет об этом Николай Капитонович в одном из своих писем: «Мой тесть, отец моей жены, Карабинеров Вячеслав Александрович, казак из села Константиновка на Амуре, и еще небольшая группа казаков служили по найму охранниками у нижне-амурского золотопромышленника. Это было примерно с 1880 по 1914 годы. Летом они мыли золото, а в зиму сопровождали обоз с золотом до Благовещенска. В 1946 году он приезжал ко мне на прииск в гости и говорил, что это место ему знакомо. Здесь он бывал раньше, вокруг была глухая тайга и работали старатели-китайцы.

После заключения Айгунского договора (1858 год), это край стал принадлежать России. Хозяин-золотопромышленник и его приказчики хорошо говорили по-китайски. Они ездили по тайге, находили артели старателей-китайцев и объясняли им, что теперь эта земля русская, а он – хозяин. Золота не отбирал, а предлагал работать на него. Китайцы обычно соглашались (думаю, что не все). Кроме того у хозяина работали беглые русские. Разведкой золота хозяин не занимался, а присваивал уже готовые прииски. На месте ставили столб и выжигали дату. В Херпучах на Тальмаке стоял такой столб и дата на нем – 1858 год.

Китайцы работали так: обед – стакан китайской водки, пампушки, мясо и рыба досыта и шесть часов в забой. После работы – обед и шесть часов отдыха, а работает другая смена. И так в летний сезон круглосуточно».

Таким образом, официально прииск Херпучи застолбили в 1858 году, а сколько времени здесь работали первооткрыватели, то ли китайцы, то ли еще кто-то – неизвестно.

Не обошел Николай Капитонович в своих письмах и тему Гражданской войны. Оно и понятно, ведь отец был подпольщиком в Чите в годы семеновщины и прихода туда японцев многолетняя дружба с Масолвым – активным участником революционных событий. Более десяти лет он потратил на изучение кровавых событий тех лет.

Жители Нижнего Амуре. Спустя многие десятилетия после окончания войны продолжали волновать события, связанные с японской интервенцией, бой в Николаевске, в результате чего город сгорел. Помнили отступление партизан и мирного населения по Амуру, Амгуни через Керби на Зею и дальше сплавом в Благовещенск, где удержалась советская власть.

«А августе 1918 года началась японская интервенция. В Николаевске обосновался японский гарнизон, численность около 100 человек. Дальревком послал для подкрепления местного гарнизона канонерскую лодку «Смерч» и отряд красногвардейцев. Японскому консулу в городе было вручена нота протеста, и с ними был заключен договор о нейтралитете.

В это время отряд Якова Тряпицына численностью 200-300 человек, стоял в селе Матвеевка около Хабаровска. С наступлением белых он стал спешно отходить вниз по Амуру, пока не дошел до Николаевск. По пути к нему присоединялись мелкие отряды, и собралась партизанская армия численность около пяти тысяч штыков. Николаевск был взят с боем, так как там уже было белые.

Когда идет бой в городе, то основное оружие – гранаты. Отсюда и пожары, а тушить некому. Японцы по поры до времени соблюдали нейтралитет, но когда разбитый отряд белых укрылся в их гарнизоне, Тряпицын нарушил соглашение и уничтожил японский гарнизон. В ответ Япония ввела войска около 15 тысяч человек. Тряпицыну пришлось отходить. Многие командиры не поддержали его и не пошли за ним. Из 5 тысяч партизан около4-х тысяч разошлись по тайге. Отступая, Тряпицын захватил с собой часть населения города, зная, что японцы по мирным жителям не стреляют, и таким образом прикрыл свой «хвост». Если бы он не прикрылся населением, ему не то, чтобы дойти до Амгуни, не удалось бы выйти из Николаевска. По пути следования, чтобы японцы не догнали караван, минировали фарватер реки, и на крутом мысе у села Тыр, напротив устья Амгуни, поставили орудие.

За нарушение соглашения о нейтралитете с японцами, Дальревком приговорил Тряпицына к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение в поселке Керби, куда успела добраться часть партизан и мирного населения.

Отголоски этого печального рейда дошли и до наших дней. В 1946 году на Нижней Пашне ребята нашли шаровую мину и взяли из неё порох. Порох минный французский черный. Когда об этом узнали, то туда ходил Каменщиков Д.Г.(начальник военизированной пожарной охраны) и Черепанов Ю.С., но ребята порох не отдали. Директор прииска Коробов послал меня. Я до этого часто бывал там, брал ребят на охоту. Собрав их, спросил: «Вы пробовали стрелять?» Говорят: «Нет». Один паренек сказал. Что у него патроны заряжены и папка купил новое ружье. Я сказал: «Тащи, попробуем стрельнем». Там был березовый пень. Вложили туда ружье, привязали. У меня всегда с собой бечевки метров 30. Зарядила два патрона. Взвели курки и отступили на 30 метров. «Ну, - говорю, теперь стреляй, дергай бечевку». От выстрела разорвало оба ствола. Парень заплакал, жалко, что ружье пропало. Я ему говорю: «Радуйся, что жив остался, а ружье можно купить другое». Порох они все принесли, прятали каждый по 3-4 килограмма. Большую беду удалось предотвратить».

Вот еще один занимательный эпизод из истории прииска: «На левом берегу Амгуни, выше переката Карташева, впадает небольшая речка Бальза. В устье ей правый берег скалистый, примерно на метр над водой заметен выход каменного угля, толщиной коло 20 см. Выше по речке догнивают остатки заброшенного поселка – бывший прииск Албазин. Там когда-то старался дед Макар, живший в Оглонгах. В 1919-20 годах его одолела болезнь суставов (болезнь всех старателей). Его лечил японский доктор стрихнином, причем начинал с очень маленьких доз. Постепенно в течение трех месяцев доза увеличивалась. Дед Макар стал здоров, заплатил доктору очень хорошо – золотом. В 1920 году белые привезли Макару из Николаевска двадцать девок из публичных домов – мыть золото. Но девки, намыв по осьмушке, разбежались. Осенью белые приехали за золотом. В это время Макар заряжал стрихнином ампулы на лис. Увидев такое дело, дед взял ампулу в рот и свалился, как мертвый. Они бросили ампулу собаке и ту тут же сдохла. Белые ушли, а дед поскорее ноги в руки и смылся в тайгу».

«На Херпучах чудесная природа. Я увлекался охотой и рыбалкой. Наша семья 15 человек садились за стол, а из взрослых мужчин я был практически один. Выдавали норму продуктов – только губы помазать, и надо было позаботится о питании. В армии, в 65 дивизии, по стрельбе из винтовки первое место было моё. Охотник я был удачливый – убивал лося. Зайцев, глухарей, гусей, уток. О рыбе и говорить нечего. Связали свой небольшой невод. Летом, во время хода горбуши и кеты на Сомне, приходил на Дражную тонь, это 11 километров, а там сидят женщины. В это время Женя Денько вернулся с фронта после ранения. Сначала мы загружали их рыбой, а только потом ловили себе. На охоте знал кормовые озера, когда перелет какой породы уток, чем они кормятся и где. Охотился в основном с лодки. Мой ружье – самодельное калибр 12, переломка, одноствольное. Ствол 91 см, бой картечью 100-120 метров, утиная дробь – 60 метров. Вот это и давало удачу.

Охотился в субботу, выезжал на оморочке до Нижней Пашни, а там протокой Тетюховка до озера Киты или Дальжа. Самая удачная охота осенью – 90 штук ща день, в среднем меньше 40 не привозил. Вроде много, а разделить на 15 едоков и нормально. Брат Володя вел учет: когда, сколько и каких пород приносил. Самая удачная охота – 97хвостов, а самый удачный выстрел по стае -24 штуки. А и теперь помню все озера и протоки, хотя после отъезда с прииска прошло много времени.

Когда мне пришлось работать председателем приискового профсоюзного комитета, я часто ездил в Тахту в Госбанк. Пароход ходил не регулярно, и я плавал туда на оморочке. По течению было легко, в 6 часов доплывал, и в 2-4 часа дня уже был в Тахте. А вот обратно – 20 часов не выпускал весел из рук. Встречное течение да еще ветер – вот и долгая дорога. Вот тут-то я изобрел новые весла. Они переламывались по середине на шестернях. Может быть – это изобретение, я таких весел нигде не встречал. Появилась возможность плыть лицом вперед. Это давало выигрыш в скорости. Из Тахты возвращался за 14-16 часов и не так уставал. Нанайцы удивлялись, когда видели, что я плыву лицом вперед.

Много интересного удавалось наблюдать в тайге. Весной 1949 года видел трёх орлов. Вначале подумал, что это люди сидят на берегу, от меня местах в 500. Один из них поднялся и полетел прямо на меня, когда он подлетел близко, мне показалось, что размах его крыльев 4-5метров, и он меня свободно унесет. Цвет оперения серо-коричневый. Я дал вверх выстрел, спугнул его и он улетел.

В августе 1950 года плыл по Сомне на оморочке. Мне показалось, что речку перелетел голубь, но когда пригляделся, то оказалось, что это бабочка-гигант, похожая на махаона. Я причалил к берегу и пошел искать, может, еще увижу. Бабочки не увидел, но на поляне в траве нашел гусеницу, длиной примерно 20-25 см, и толщиной 2-2,5 см. Зеленая, по спине черные пятна и сверху шерсть. Не догадался привезти домой.

Как-то валили в воскресенье лес на дрова для электростанции. Нам с братом Витей на участке досталась ель, мне её до сих пор жалко. Когда мы её свалили, то насчитала в срезе 980 годовых колец. Из этой ели получилось 14 кубометров дров.

Хочу описать одно место, где по мнению местных коренных жителей негидальцев, живет чёрт-шайтан. Если двигаться от поселка Верхняя Пашня по острову в сторону речки Сомни и дальше перебраться на правый берег Амгуни, то там расположено озеро Хова, а к реке течет Ховинская протока. Западный берег скалистый, а восточный представляет собой ровную каменистую россыпь, заросший березово-осиным редколесьем. Здесь же обилие черемши, дикого лука, крапивы и густые заросли шиповника. Что интересно., почти у всех деревьев, на высоте 6-12 метров, разбиты, обломаны вершины. Вода в озере имеет красноватый цвет и ощущается сильный привкус железа. Ни рыба, ни дичь здесь не водятся. Однажды в июне месяце мы с Александром Шумбасовым поехали туда на оморочке за черемшой. День был тихий и солнечный, но неожиданно поднялся сильный ветер, нагнал облака и полил дождь. Мы оттащили оморочку под березку и спрятались от ливня. Вдруг видим – против ветра летит небольшой табунок уток, но напор ветра так силен, что они почти стоят на месте. Мы выскочили из укрытия и подстрелили пару уток. В это момент в нашу березу неожиданно ударила молния, и страшный грохот потряс землю. Береза, толщиной 30-40 см, оказалось расщепленной, а в воздухе ощущался запах озона. Александр сказал, что это утки спасли нас от верной гибели.

Интересное это место – озеро Хова – таинственное. Всегда, когда приезжаешь сюда, то чувствуешь по спине какой-то неприятный озноб, где бы не начиналась гроза, она на это место придет обязательно.

Из мест, где я побывал, хотелось бы особо выделить Сомню. Нерестовая речка, летом туда заходят миллионы рыбин горбуши и летней кеты, много хариуса и ленка. Хариус хорошо идет на мышку, за час удавалось поймать до 60-70 штук. Вечером на мышку хорошо идет ленок, попадались рыбины до 7 килограммов. Посчастливилось ловить и тайменя, весом около 50 кг. Таймень и ленок – это хорошая, сильная рыба, водится только в чистой и холодной воде. Сюда заходят осетры и калужата. Мне попадались экземпляры по 30-40 кг.

Километра в 30 вверх по речке я знал место, где водился табун глухарей. На них специально не охотился, но на день рождения отца 17 марта, обязательно приносил красавца-петуха, весом до 8 кг. За все время я не загубил ни одной самки. В окрестностях по Сомне много голубицы, брусники и других ягод, на сопках полно орех кедрового стланника, изобилие грибов, особенно маслят. В прибрежных зарослях протоптаны тропы – это медведи наведываются к речке за добычей, и, наевшись рыбы, уходят на южные склоны сопок отдохнуть после сытной еды.

Всю красоту этой быстрой и чистой речки Сомни описать невозможно. Надо все видеть своими глазами. Я до сих пор её вижу во сне».

«За годы жизни и работы на прииске мы сделали немало. Освоили открытое в 1948 году новое месторождение Ваюн с богатейшим содержанием золота, построили несколько малолитражных драг, пустили на Удинске гидроэлектростанцию мощностью 100 кВт, добыли для страны немало драгоценного металла и многое другое. В те годы мы были молодоые и сильные, работали без устали, верили, что наше дело правое. Нашему поколению пришлось всё выдержать, в том числе и войну с фашизмом. Жизнь и работа в Херпучах – это самые лучшие, самые памятные мои годы».

Все, что здесь поведал Мешков Николай Капитонович, лишь небольшая часть того, что он знает, что видел и пережил. Он – человек огромного жизненного опыта, энциклопедических знаний по многим отраслям жизненной науки. Я думаю, что нашему прииску здоров повезло, что он там жил и работал многие годы. Работник – «золотые руки». За что бы он не брался, все делал обстоятельно, продуманно и очень качественно. Как говорят: вкладывал душу. Любовь к природе, знание всех форм проявления её разнообразной жизни - вот что составляет одну из основ души этого замечательного человека.