Глава XIV. В Лейпциге
Я упомянула, что не сохранилось писем Лели из Гастейна, но имеется одно письмо его, в котором он описывает последние дни в Гастейне, письмо написанное уже в Лейпциге и помеченное 8 августа нов. ст. Оно было адресовано мне и такое длинное (32 страницы), что я приведу его только в выдержках:
"Я не стану тебе описывать сей малый остаток дней, проведенных в гастейне, где только поэт или артист могут найти наслаждение", а Леля очень скучал. Затем идет подробно описание переезда в Мюнхен и самого города Мюнхена. Перечислив все улицы, площади и достопримечательности города, он подробно описывает свои чувства, когда дядя завез его и оставил одного в Королевской библиотеке: "Мои шаги звучно раздавались на красивой мраморной лестнице, ведущей в читальную комнату, где меня ожидал Страбон, Помпоний Мэла и Маннерт... Когда я взял эти книги, мне показалось, что я приступил к порогу, куда мне так хотелось, что я сломал стену, отделяющую меня от этих источников, что я теперь не буду ссылаться на Карамзина и Соловьева, которые сами ссылаются на Страбона и др., что я теперь могу собственным трудом достигнуть имени историка, но не трудами Карамзина и Соловьева, что я сам могу рыться в библиотеках, в архивах, что я прежде все не попадал в свою цель, а теперь именно я достиг всего того, о чем я думал. Страбоновский слог показался мне трудным, так что я мало что выписал из него; из Помпония Мэла я все понял. Маннерт, хотя жил тому век прежде нас, но все-таки я понял и сделал много выписок. Когда я возвратился назад, мы пошли завтракать и пришли в Мюнхенскую выставку в Хрустальный дворец", и т. д.
"Станция летит за станцией,-- писал он дальше,-- час за часом, время протекает, и вот уже прошла целая неделя, как мы выехали из прелестей {С иронией, т. к. край этот не нравился ему своей суровой красотой.} Зальцбургского края, и вот уже мы миновали границу Баварии и въехали в Саксонию, и вот природа страны изменилась, и вот уже нет сих белоснежных альпийских вершин, и вот уже нет водопадов, уже нет вечных ручейков, но часто голая степь, сухая поляна, бедная речка показывается нашему глазу; но что же лучше прелести российских степей или красоты гастейнских утесов? Но что лучше -- вечные горы, с обгорелыми вершинами, или вечные степи, служащие пастбищем для скота и пахотной землею? Не надо любоваться комнатой, которая красива, но не удобна, не надо любоваться человеком, которого наружность приманчива, которого внутренность дурная. Ежели бы не было сих гор, герцогство Зальцбургское не было бы бедною страною, ежели бы не было сих гор, в Гастейне процветала бы торговля, в Гастейне была бы проведена железная дорога. И на что, например, река Ано, река Зальцан, на которых судоходство невозможно по причине подводных камней. И только сии реки кипят, и только сии реки нарушают тишину, царствующую в этом крае: а ведь отчего на русле сих рек камни? От осколков окружающих утесов.
"Тетя Лиза {Елизавета Николаевна Еропкина.} говорит, que je suis trop jeune pour comprendre les beautés de Gastein... O, meine liebe Schwester, {Что я слишком молод, чтобы понимать красоту Гастейна... О, милая сестра.} -- неожиданно переходит Леля на немецкий язык,-- я не могу с тобой спорить о деле {Не помню, о каком деле шла речь.}, которому не верю, говорю тебе искренно, говорю тебе ясно -- deutlich {Ясно, четко.}".
"Но солнце не останавливается, но земля все вертится и уже стрелка часов показывает 4. И вот уже нашим взорам представляется Лейпциг: его дома и церкви, его школы, магазины. И вот в первый раз я увидел те места, где из меня выйдет человек. Темным показался мне этот город, мне показалось, что все его дома вымазаны гимназическими чернилами, что все ходящие по улице, все учителя..." Далее идет подробное описание Лейпцига, улиц, памятников. Вечером дядя повел его в театр. Давали Дон-Жуана. Кажется, Леля первый раз в жизни был в театре. Ему стало очень страшно, когда статуя командора кивнула головой. Выйдя из театра в 10 1/2 часов вечера, они были удивлены, увидя, что во всех кофейнях сидели няни с детскими колясочками и пили пиво... "Позволила бы m-me Сесиль так катать Вава!" -- добавлял Леля.
На другое утро дядя поехал разыскивать для нас квартиру, а Леля отправился в Университетскую библиотеку и принялся читать "Geographie der Griechen {Точнее: "Geographie der Griechen und Römer" -- "География Греции и Рима". -- Примеч. ред.} Маннерта. "Все как-то легко понимается, чего я не ожидал. Потом, спустя несколько времени, вошел студент и начал заниматься переводом, "Clxaè" на немецкий язык. Мы разговаривали немножко с ним так, как ты знаешь, казенно. Здесь очень строго следят за тишиной, но не как Марфуша; как ты, верно, помнишь: здесь не шикали на весь дом. Прощай, милая Женя. В будущий раз опишу остальные дни и еще кое-что интересное и пр. и пр." Следующее затем письмо Лели было адресовано тете (от 10 августа н. с). Оно еще было написано до поступления его в гимназию. "Я сам очень желал бы скорее поступить в гимназию, но придется еще подождать 1 1/2 месяца, ибо в этих учебных заведениях каникулы продолжаются от 1 августа по 1 октября. Я с нетерпением жду того момента, когда окруженный немецкими товарищами я буду слушать задаваемый урок. Но, чтобы дождаться этого момента, нужно 45 дней и нужно предварительно выдержать экзамен из всех предметов на немецком языке, к которому я успел привыкнуть, но на котором говорить развязно, хорошо и понятно я не могу. Exactement {Точно, аккуратно.} посещая каждый день Университетскую библиотеку, куда дядя позволил мне ходить, я перечитал некоторые места из сочинений Маннерта, которого я понял, хотя он писал на немецком языке; Страбона я понял больше, чем в Мюнхенской королевской библиотеке, как об этом писал тебе дядя; Помпоний Мэла был другого издания, чем в Мюнхене: очень мелкие буквы. Сегодня меня ожидало в библиотеке сочинение географа Птоломея 162 года по Р. X. Понял все. Часто мне чрезвычайно хочется ехать назад в Губаревку и продолжать эту мирную и однообразную жизнь, но это было бы без цели, потому что для чего же нибудь я выехал из России, из Губаревки; для чего же нибудь я разлучился с тобой, Женей и Оленькой. Я очень хотел бы, чтобы ты скорее приехала с Женей и с Schwesterchen Olga {Сестрицей Олей.}, каждый день ходить с сумочкой в Goetheschule {Название школы.} -- и через 9 лет, кончив гимназический курс, поступить в университет: очень долго до того времени и, пожалуй, к моему несчастию не сбудется! Я бы чрезвычайно хотел знать исход нашей поездки. Возвращусь ли я в Россию маленьким или большим? Чем я буду 40 лет и т. д. Я пишу Оленьке на немецком языке, Жене -- на французском, значит, в моих письмах я буду иметь практику на трех языках".
Следующие затем письма также погибли: письма дяди и Лели о волнениях, связанных с поступлением в гимназию. Остались только два письма 5/17 сентября 1876 года:
"Милая тетя, благодарю тебя очень за твое милое письмо и поздравления с вступлением в Nicolai-Gumnasium".
"Покамест уроки не идут особенно хорошо, и меня, как я заметил, чрезвычайно мало спрашивают. Первый ученик в моем классе Шак, но он особенно хорошо не учится и подчас не знает того, что знает весь класс. Но тут среди года мальчик, получивший первое место по учению после вступительного экзамена в классе, не может сделаться не только последним учеником, но и вторым учеником; до самого конца года он будет primus (1-й). Второй ученик Шефлер, третий Эрих", и т. д. Тем же числом помечено и письмо ко мне: "Лейпциг! Липецк! Leipzig!".
В нем идет -- по-французски вперемежку с русским -- описание его учителей: "Бругман -- Classenlehrer (учитель класса) и доктор ("все в Лейпциге доктора",-- замечает Леля в скобках) преподает языки и историю, светло-рыжий, довольно добрый, но иногда очень вспыльчивый. Говорит мало, но тихо"... В конце целой серии учителей Леля называет еще: "Мюллер -- учитель пения: толстый, сердитый, раздает пощечины без разбора. Затем представляю тебе великого математика, конечно доктора,-- Лемана: говорит быстро, никогда не ошибаясь, и такими периодами, что я, хотя так люблю этот способ изложения, часто хочу его остановить: gut, mein Herr, gut. У него такая память, что он в 30 секунд может умножить 1147 на 87 в памяти... и, наконец, учитель гимнастики, человек сильный, но маленького роста, тоже раздающий направо и налево пощечины. Это г. Шютц... Теперь поговорим про самый Лейпциг"... Начинается описание города и названия улиц, площадей и заканчивается: "Теперь, благодаря планам, я хорошо знаю этот город и надеюсь (здесь Леля переходит на немецкий язык), дитя мое, что и ты будешь хорошо его знать". "А пока, ты знаешь мой характер, я не могу удержаться, чтобы не сообщить еще, что в Лейпциге 200 тысяч жителей, все немчура".
Имеется еще письмо Лели к тете от того же времени: "Завтра будет 3 недели, как я хожу в гимназию с портфелем под ручку; хорошо, что гимназия не далеко от нашей квартиры, потому что туда приходится ходить в 7 часов утра. Дядя говорил мне, что ты пишешь ему, чтобы он писал тебе, как понравился ему Мюнхен, хорош ли город. Я нахожу, что после Вены и даже Лейпцига Мюнхен не стоит смотреть -- маленький, малолюдный"... Следует описание непонравившегося города, и затем он возвращается к Лейпцигу: "В одной из кофеен получается русская газета "Голос", и дядя позволяет мне иногда пойти туда и почитать ее: все про братьев-славян, турок, Милана, Мурада V, Черняева, нового султана: много интересного. Сейчас я пришел оттуда и, между прочим, прочел, что в Гастейне теперь уже чрезвычайно много снегу... "
Последнее письмо из Лейпцига от сентября было мне адресовано. "Лейпциг, Липецк. Дорогая Женя. Благодарю за твое письмо. Но мое письмо будет серьезным и отнюдь не может быть пренебреженным. Открой мой секретер и возьми следующие книги: Нестерова летопись, Иловайский -- 3, 4, 5, 6 часть (не книга) и к ним примечания, 3 часть Соловьева и, ежели можно, обе части "Русские люди" {"Русские люди. Жизнеописания соотечественников, прославившихся своими деяниями на поприще науки, добра и общественной пользы". Изд. М. Вольфа. СПБ. 1866. в 2-х т. т.}. Эти книги чрезвычайно нужны мне, и постарайся привезти их. Ежели найдутся еще какие-нибудь книги или вещи из моего письменного стола, по твоему мнению необходимые, непременно привези и их. Тоже, ежели можно, все мои тетради насчет русской истории возьми уложи и привези. Только что возвратился из гимназии (12 часов); иду туда опять в 3 часа. Теперь в Лейпциге ярмарка (от 20/8 сентября по 20/8 октября). Особенного ничего: пустые вещи; книг что-то не видать. Ответа на это письмо получить не надеюсь: как бы самое письмо не дошло бы до вас! Скажи мне, ежели успеешь написать, какие ты с собой книги возьмешь? Для сегодняшнего дня достаточно: много у меня накопилось материалов для истории, но не знаю, как начать.
Линщищно {Как у всех детей, у нас был целый словарь своих слов, условных, и выражение "линщищно" означало -- любопытно, и в то же время, конфузно. "Кринолин" означало манерность, кокетство, просто "лин" то же, но слабее и т. д.} будет видеть, как мы встретимся. Оленька со своей куклой, как она подойдет?.. Целую тетю Булю, кланяюсь m-me Сесиль и Александру Петровичу. Алексей Шахматов".
Свободное копирование
