Глава XII. 1876 год. Крейман, 2-ой класс
Так дожили мы до Рождества. Праздниками мы и катались в санях, и ездили на елку к родным. Была и у нас чудесная елка с подарками, но все было отравлено предстоящим отъездом Лели после Крещения в Москву! Сам Леля очень волновался и праздниками продолжал зубрить латынь, писать русские диктовки, делать арифметические задачи. Меня совсем избавили от этих занятий, и я была бы счастлива, не будь этого кошмара: опять разлука, опять Москва и Крейманская гимназия!
Тетя повезла Лелю в Москву уже без прошлогодних взрывов слез, и вновь стали мы ожидать его письма, и писал он их часто, подробно, уже по-русски и почти без ошибок, но вся эта переписка второй разлуки, к сожалению, погибла безвозвратно. Только по нескольким моим ответным письмам, случайно сохранившимся, вижу, что я претендовала на Лелю за его "карамзинский слог" -- с "ибо", "сей" -- и находила, что его письма выспренни, сантиментальны, а такая критика, видимо, его обижала. Это не мешало мне потом тихонько плакать, жалея моего бедного мальчика и просить его не придавать значения таким замечаниям... С его отъездом у нас произошла перемена. Александр Петрович стал приходить давать нам уроки в детскую, в большой дом, и занялся с Оленькой и теми предметами, которые преподавала по-французски мадам Сесиль -- историю и географию, потому что m-me Сесиль серьезно заболела и нас к ней во флигель не пускали. Вскоре затем у нас во дворе появилась незнакомая женщина в голубом кокошнике, оказавшаяся кормилицей, а потом нам сообщили, что у m-me Сесиль родился сын и что его назовут Вава. Как и зачем прибыла эта кормилица с младенцем и почему Вава считается вдруг не ее ребенком, а сыном Ясиевичей, являлось даже для меня мудреным вопросом. Оленька же особенно заинтересовалась появлением такого "соперника", вынудившего ее учиться всему у Александра Петровича.
Леля, конечно, с большой радостью откликался на все наши волнения. Все письма Лели были полны нетерпения скорее вернуться к Пасхе домой. Крейманская гимназия стала терять для него свою, хотя и небольшую, привлекательность, потому что ученики 2-го класса разделились на две партии -- аристократов и демократов, и между ними начались стычки и драки. Сам он, также как и любимец его Всеволожский, которого он по-прежнему обожал, принадлежали к первым. Леля ужасно принимал к сердцу эту разгоравшуюся вражду двух партий. Придирки и приставания "врагов" его раздражали и надоедали и, хотя он продолжал хорошо учиться, но на уме уж было не ученье, а партийная вражда и вызываемые ею постоянные столкновения и драки, драки без конца, при чем и Леля стал страшным драчуном (!)... Читая эти письма, дядя стал говорить, что в такой обстановке ничему не научишься, а только еще искалечат на всю жизнь, и разумнее его увезти учиться за границу. И, когда в конце марта Лелю привезли на пасхальные каникулы, вопрос о поездке за границу уже был решен. Дядя, все еще ходивший с костылем, намерен был ехать сперва в Гастейн полечиться, а затем и мы должны были покинуть Россию на целых 3 года. Леля, приехавший из Москвы еще раздраженный "несправедливыми" нападками на его партию, с горечью вспоминал эти два месяца, проведенные в своей гимназии, и с радостью узнал, что его не ожидают весенние экзамены и душный май в Москве: дядя решил ехать в гастейн вместе с ним. Поэтому мы весело и покойно встретили Пасху 1876 года в Саратове. На святой мы, конечно, ежедневно виделись с нашими кузенами Трироговыми и Михалевскими, да кроме того, мы наконец познакомились с семьей дядюшки Александра Ивановича Шахматова, с которым дядя так долго не хотел видеться. Они приехали к нам впервые на Пасху катать яйца с горки по ковру гостиной: Вячеслав, сверстник Лели, темный шалун с вечно разинутым ртом, и Оля, сверстница нашей Оленьки, хорошенькая, худенькая девочка. Были еще два мальчика, Боря и Юра, но с ними мы познакомились позже. И мы также поехали к ним. У них был очень красивый дом с садом, где мы могли тотчас же играть в волки и в прятки. Наша дружба с ними, вопреки не перестававшему холодку между старшим поколением, потом длилась всю жизнь, и подчас они были ближе нам, чем другие родные...
Но все эти удовольствия бледнели перед радостью скорее вернуться в Губаревку 9 апреля нас отправили туда с четой Ясиевичей, их младенцем и всем штатом.
Свободное копирование
