Сосед

Глава X. Сосед

Обыкновенно, кроме вопросов о поэзии охоты и рыболовства, мы постоянно сталкивались за уроками русского языка. Леля делал большие успехи в русском языке и писал уже почти без ошибок, а я все еще ставила "ѣ" в слове "надежда" и задумывалась над целым рядом слов: лечить, предмет, сметана и т. п. Ставить в них "ѣ" или "е"? Ясиевич начинал кипятиться. Я ставила, как нарочно, эти злосчастные буквы наоборот. Вина моя была налицо, но виноватой быть -- неприятно, и, принимая беззаботно-уверенный вид, я начинала доказывать, что буква "ѣ" произносится как французское è открыто, а звук "ѣ" в слове "надежда" произносится открыто-протяжно. Что же касается того, чтобы ставить в словах, где звук "е" произносится как "ё" -- "звезды, седла, приобрел", так это придумано только для того, чтобы мудрить над несчастными учениками, а так как я вовсе не желаю быть "несчастной" ученицей, то и ставить "ѣ" в этих словах я сознательно не стану! Напрасно Леля пояснял мне, что "ѣ" зависит не от произношения, а от корня, от которого выведено слово, я не хотела понимать подобную "чепуху" и стоически относилась к новой единице за успехи в русском языке и тройке за строптивость в поведении.

 Особенно изводила я его своими "философскими" рассуждениями. Когда, например, он объяснял крыловскую басню "Петух и жемчужное зерно", я заступалась за петуха и утверждала, что никакого невежества или узости в мировоззрении петуха я не усматриваю.

 Мой апломб заставлял Александра Петровича шевелить бровями, и это выходило очень забавно. "Напротив, я нахожу, что у петуха много здравого смысла и, наконец, наконец,-- добавляла я еще решительнее, когда Ясиевич нетерпеливо ерзал на стуле, ероша волосы,-- необходимо смотреть на вещи шире, глубже! Пшеничное зерно может быть дороже жемчужного с точки зрения и не одного петуха: от одного зерна может получиться сотня тысяч пудов, ими можно прокормить целую провинцию, а жемчужное зерно"... "Послужит скупить эту пшеницу",-- серьезно вставил Леля. -- "Ничего не послужит. Просто замрет на шее какой-нибудь красавицы, которая о пшенице для провинции и не подумает",-- возразила я, с удовольствием замечая, что Александр Петрович окончательно вскипел и уже вскочил со стула, чтобы меня отчитывать стоя, как он это любил, но я продолжала с чувством и веско: "Пшеничное зерно -- эмблема жизни, а жемчужное -- эмблема смерти. Петух сто крат правее. Говорят даже, что носить жемчуг -- приносит несчастье".

 Не знаю, как бы я закончила свою философию, и как бы меня отчитал Ясиевич, но из другого конца классной неожиданно раздался звонкий высокий голосок Оленьки: "А жену петуха называют петухиней?" -- "Конечно",-- откликнулся Александр Петрович. "А курица кто же?" -- продолжала она допытываться. "Тетка"...

 -- "Тетка петуха?" -- "Тетка петухини",-- произнес Ясиевич, кусая губы. Гнев его всегда рассеивался, когда Оленька задавала ему подобные вопросы, но m-me Сесиль тогда начинала сердиться: "Taisez -- vous donné! Ne soyez pas bécasse!" {"Замолчите же! не говорите глупостей!" (Бекас, уверяют, глупая птица).}

 Оленька возражала, и как всегда, когда младший класс сталкивался с старшим, поднялся шум, лай Корсара, перебранка супругов, хлопанье дверей... К счастью, позвали завтракать, урок русского языка был кончен.

 Подобные стычки стали у нас возникать постоянно, особенно тех пор как, на беду, Ясиевич еще сдружился с нашим соседом. Этот сосед, помещик средних лет, безвыездно жил в своей берлоге в Вязовке и проводил время в занятиях своим небольшим хозяйством или на охоте. У нас в доме он никогда не бывал. Это был человек простой, добрый, хотя и недалекий. Со времени своей дружбы с Александром Петровичем, М. стал заходить за ним, чтобы идти вместе на охоту, или слушать ток тетеревов по ночам в лесу, или звал к себе ужинать, так как был радушный и хлебосольный хозяин. Попался нам М. и во время прогулок с ружьем за плечами и охотничьей собакой по пятам. Но так как нам почти не приходилось с ним разговаривать, то понятно, как удивились мы, когда однажды m-me Сесиль сообщила нам, что "Alexandre" говорил ей, будто М. намерен мне предложить руку и сердце, как только я "подрасту"! "Принимаю это за очередную шутку вашего шутливого мужа",-- ответила я очень спокойно. Но Леля взволновался и стал протестовать, особенно когда Александр Петрович подтвердил слова жены. С этих пор Александр Петрович стал меня положительно преследовать за этого злосчастного соседа. Его точно бесило то, что я будто смею считать М. себе "не подходящим" женихом и приписывал это гордости, самомнению и другим некрасивым побуждениям, которые необходимо искоренять. "Какого вам еще героя? -- допекал он меня язвительно. -- Средств у него мало? Чинов нет?" Как далеко была я от подобных соображений, протестуя против того жениха. Они и позже никогда не имели значения в моих глазах, а тогда... "Я жду Костанжогло {Один из персонажей 2-й части "Мертвых душ" Гоголя.}, единственного моего идеала из всех ваших героев, настоящего хозяина, а не такого, который прутиком загоняет своих индюшек",-- возразила я, поднимая нос с деланной гордостью. За это пришлось выслушать опять целую рацею. И с тех пор мы с Лелей, чуть завидим злополучного охотника, пускались от него в бегство, и на этом в особенности настаивал Леля.

 Однажды получилось пренеприятное положение. Стояли уже первые дни сентября -- теплые, солнечные. Парк и лес приняли яркие цвета осеннего убора, хотя, кроме "слабонервной" березы, еще не теряли своей листвы. Мы были в лесу на горе и любовались "швейцарскими" видами, собирали грим и костянику, делали с m-me Сесиль букеты из осенних цветов. Вдруг видим, что по дороге лесом быстро идет М. в сопровождении своих собак и, услыша немедленно раздавшийся охотничий рожок Ясиевича, повернул на дорогу к нам в гору. Не успела я опомниться, как Леля схватил меня за руку и так решительно увлек по тропинке в густую заросль молодого дубняка, еще не ронявшего листвы, что мы мгновенно исчезли из глаз супругов. Отбежав с полверсты, мы смеясь припали к густому мху в такой глуши, что нас бы не сыскать. Но вдруг слышим свистки, улюлюканье, и посланные за нами в погоню собаки обоих охотников разыскали нас. Не дожидаясь, чтобы еще сами охотники нас настигли, мы вскочили и продолжали свое бегство по молодому лесу. Ветки хлестали по лицу, рвали платье, Корсар хватал за ноги... но мы продолжали бежать и благополучно достигли того перелеска, от которого всего ближе было перебежать по открытой поляне в парк. Там уже мы были дома, далеко от погони. Когда часа через два вернулись домой Ясиевичи с Оленькой и собаками (обыкновенно, и все дворовые собаки принимали участие в наших прогулках), Александр Петрович очень резко выразил свое неудовольствие по поводу нашего бегства, с насмешкой представляя нас в лицах. Конечно, стойка Нормы над нами, за прятавшими головы в лесной чаще, была довольно смешным зрелищем, но... и я краснела до ушей. Александр Петрович почему-то особенно обрушился на Лелю, который слушал, надув губы капюшоном: Ясиевич называл его зачинщиком бегства. К счастью, m-me Сесиль прервала эти нравоучения, потому что Оленька подняла громкий плач: "Je ne veux pas ma source marie a 12 ans" {"Я не хочу, чтобы моя сестра выходила замуж в 12 лет".}. Александр Петрович тотчас же дернулся к ней: "Ваши бабушки и в 11 лет выходили замуж, куклами под венец шли, а вам, Пахомовна, уже 80 лет, вам-то уж давно пора!" "Alexandre! Перестань!" -- капризным голосом остановила его m-me Сесиль. Началась обычная перебранка, m-me Сесиль умела превосходно ворчать по-русски; Оленька всхлипывала, закрывшись фартучком, и главным образом плакала потому, что Александр Петрович обижал обожаемого Лелю.

 Мы подхватили ее и, воспользовавшись тем, что супруги, разворчавшись, принялись сводить какие-то старые счеты, возникшие еще у Трубецких (не в первый раз), выскочили из дома и -- бегом от них. Мы остановились, только когда очутились на Зеленом роднике -- по-прежнему убежище нашем в горькие минуты жизни. Успокоив Оленьку, Леля, видя меня сконфуженной и недовольной, стал меня убеждать, что мы поступаем вполне благоразумно, когда пускаемся в бегство: малейшая любезность к М. может повести к "роковым последствиям: он вообразит!" -- "Ничуть не вообразит! А если бы и вообразил, всегда сумею отказать,-- защищалась я,-- но не хочу я так глупо прятаться, чтобы нас по лесу собаками травили, чтобы эта обезьяна (Александр Петрович) смеялась над нами!" -- "Нельзя вводить людей в соблазн,-- упорствовал Леля,-- велика беда, что им смешно! За то М. не вообразит и не обвинит тебя". -- "Меня? в чем же?" -- "В кокетстве". -- "В кокетстве, меня, когда я сквозь зубы отвечаю ему?" -- "Это все равно"... Мы помолчали, не соглашаясь друг с другом. Вода водопада шумела, струи родника отражали лучи заходящего солнца... "Фледок и Шарик бросились à votre recherche {в поисках за вами.}",-- грустно заметила Оленька, возвращаясь к нашему бегству,-- но они такие толстые, такие мохнатые, что застряли в кустах, а Александр Петрович était enrage {был взбешен.} хотел их высечь. Я так боюсь, что он поставит Леле единицу за поведение". -- "Экая невидаль! Кому страшно от этих колов? Плетень заплетем!" -- успокоила я ее. Наша беседа "на чумке", как мы называли Зеленый родник запросто, была неожиданно прервана: послышался дальний колокольчик... ближе, ближе... Мы бросились бежать к дому, фаэтон уже въехал в деревню, повернул на плотину и остановился у крыльца. Тетя приехала. Приехала всего на два дня -- поцеловать нас, повидать и сообщить, что новый флигель готов и уже в конце сентября мы переедем в Саратов -- зимовать.