Конец форсажа

14. КОНЕЦ ФОРСАЖА

   Мы все понимали, что решение МСССС не имеет законодательного характера. Закрыть или перепрофилировать КАЭС можно только при соответствующем решении Совета министров СССР и никак иначе. Нужно было подготовить еще кое-какие документы. Об этом мне сообщило начальство по прибытии в Энск. Надо было срочно лететь в Баку и добиться от Азербайджанской Академии наук мотивированного одобрения результатов наших работ, со ссылкой на решение о закрытии Азербайджанской площадки. Делать нечего, помчался в аэропорт за билетом. Прилетев в Баку, я попал в самую заваруху Азербайджанской революции. На улицах стояли танки. В Академгородке все институты не работали. Сотрудники их собирались в колонны, готовясь идти на демонстрации. Вот тут-то мне помогли старые знакомства с местными учеными. Для начала я отыскал ученого секретаря. Объяснил ему ситуацию. Затем он пошел по колоннам, вылавливая членов научного совета. И надо сказать, собрал всех. Мне дали выступить. Вначале доклада, следуя восточной вежливости, пришлось долго извиняться за внеплановый приезд. За то, что пришлось оторвать их от политических акций. Но ведь это коллеги наша общая беда. Коротко изложил результаты исследований по КАЭС и суть решений МСССС. Меня выслушали очень доброжелательно. Понимали аргументы буквально с полуслова. В течение часа составили нужную мне бумагу. Правда, за печатью пришлось съездить на квартиру директора института. В условиях бунта он предпочитал хранить ее дома. В сложившихся условиях я сделал невозможное. И конечно был тронут поддержкой коллег. В тот же день, поздно вечером удалось улететь из Баку. О том, чего мне это стоило, можно было снять кошмарный триллер. Уже утром серый от усталости и бессонной ночи вручил Заключение Азербайджанской Академии наук зам. директора. Он же в ответ просто кивнул. Будто я привез ее не из бурлящего и стреляющего Баку (об этом тогда трубила и вся пресса и телевидение, с жуткими репортажами и о Баку и о резне в Сумгаите), а из санатория на ЮБК. А для меня это оказался к счастью последний аккорд из форсажа.

   Этой осенью мне еще пришлось смотаться в Ленинград. Там показать рукопись диссертации крупному гидрогеологу и моему другу Алексею Ивановичу Короткову. Я сам не знал, что у меня получилось, и попросил его дать оценку работе. Через пару дней он позвонил мне и без предисловий сказал: это докторская. Можешь печатать начисто и подавать в совет. Вернулся в Энск и за отдельную мзду отдал рукопись на перепечатку нашей лучшей машинистке Любе. Компьютеров тогда еще в институте не было, и никто из сотрудников о них даже не мечтал. Затем все 405 страниц машинописи отнес в нашу переплетную мастерскую. Все вроде бы складывалось как надо. А в конце декабря мне пришлось защитить еще два отчета по КАЭС. Один в Киеве, и один на нашем ученом совете в НИИ Энска.

   Неожиданно появились трудности с прохождением диссертации по инстанциям. Первой такой ступенькой был отдел НИИ. Сам зав. отделом был еще кандидатом наук, и выпускать меня на защиту, раньше, чем защитится он, не входило в его планы. Видимо, опасался конкуренции и боялся за свое кресло. Уверения, что я на его место не претендую, не помогли. Он отдал читать мою работу сотрудникам отдела с приказанием ознакомиться с ней абсолютно всем, включая инженеров, техников и лаборантов. Для большинства это было сущее наказание - осилить 400 страниц весьма специфичного текста, да еще сформулировать свое мнение. В отделе работало более двадцати человек, и вся процедура с чтением грозила затянуться надолго.

   Тем временем зав. отделом повез свою диссертацию в Москву на защиту. Там на защите его с треском провалили. Причем сделали это как-то странно. На самой защите никто толком против и не выступал. Отзывы, в том числе от официальных оппонентов были положительные. А вот тайное голосование было явно, с большим отрывом не в пользу соискателя. Это была явная подстава, возможно даже не ему, а председателю совета, который его поддерживал. По правилам он мог снять работу с защиты до поступления в Высшую аттестационную комиссию. Соискатель помчался в ВАК с вопросом, что же ему делать. Есть два варианта, сказали ему чиновники. Или вы снимаете работу с рассмотрения, и тогда можете защищать ее, не переделывая, с тем же названием, но на любом другом совете. Или, тут чиновники делали паузу, можете подавать в суд на совет. Зав. вернулся из Москвы как оплеванный. Конечно, он снял работу с защиты, ибо судится с ученым советом, по меньшей мере - выставить себя на посмешище, без малейших шансов выиграть процесс. Кроме того он понимал, сто если такой беспрецедентный суд состоится, ни один Ученый совет в Союзе его работу к защите не допустит. Настроения эта поездка ему явно не прибавила. Кроме того, ожидать благожелательного отношения к своей работе больше не приходилось. Забегая вперед, скажу, что мурыжил он меня, таким образом, три года.

   Сложившиеся обстоятельства вынудили пойти другим путем: еще раз съездил в Ленинград и прошел там предзащиту. При подготовке рукописи огромную помощь оказала Татьяна Николаевна Юровская. Мало того, что она классный специалист гидролог и прекрасно (куда лучше меня) разбирается в математике. Она, еще обладая прекрасным почерком, аккуратно вписала многочисленные формулы в машинописный текст. Это было надо делать вручную, черной тушью - труд каторжный. За эту доброжелательную и бескорыстную помощь благодарен ей безмерно.

   С бумагой о положительной предзащите в Ленинграде, я дождался момента, когда Директор и Зав. отделом были в командировке, вынес обсуждение работы прямо на большой Ученый совет НИИ. Председательствовал на совете один из замов директора, неплохо ко мне относящийся. И через пару часов я получил выписку из протокола с печатью, дающую мне право подавать диссертацию в любой ученый совет.

   Первая половина дела была сделана. Осталась самая малая часть - надо было защитить работу на спецсовете. Думается ни одна докторская диссертация не проходила гладко. Вот и мой будущий официальный оппонент В. Саломатин столкнулся с трудностью такого рода - ни один совет не принимал к защите его работу. Он, бедняга, ходил понурый, как в воду опущенный. Заешь что коллега, сказал я ему. Езжай-ка ты в Ленинград. Там во главе совета Горного института сейчас действует Валерий Давидович Ломтадзе. Не так давно он в моем присутствии жаловался на отсутствие в инженерной геологии новаторских работ. То, что для других советов минус, для него плюс. Кое-кого из членов ученого совета я знаю. Попробую позвонить в Питер и тебя встретят как надо. Саломатин отправился в Ленинград и через год успешно защитился.

   Что бы получить высшую ученую степень, мало было написать хорошую работу. Надо еще не нажить врагов среди именитых коллег, пробить лбом препоны в родной конторе, потом найти походящий спецсовет для защиты и не ошибиться при выборе оппонентов. Плюс к этому преодолеть массу других, порой самых неожиданных препятствий. При всем при том, в отраслевых институтах тогда не существовало докторантуры. На написание работы тратились выходные дни и отпуска. Лично мне не дали на написание работы ни одного свободного дня. В академических институтах докторантура существовала, но не для всех. Получить оплачиваемый отпуск на её завершение (то есть, когда более двух третей ее уже было написано, но еще масса времени требовалась на оформление) удавалось только избранным, а чаще всего приближенным к начальству.

   Обычно, соискателю начальником в НИИ ставилось такое условие. Напиши работу сначала мне, потом помоги защититься. А уж потом я не буду мешать твоей защите. При таком раскладе на докторскую пахал целый отдел, а то и весь институт. Простым смертным диссертация давалась обильным потом и кровью. Большей частью завистливые, бездарные и ленивые коллеги им не только не помогали, но и всячески мешали. Как говорили древние римляне "Per aspera ad astra" (через тернии - к звездам).