По окончании обыска меня отвели в какую-то темную каморку, где я провел ночь; а утром другого дня препроводили с конвоем в тюрьму. В тюремной конторе смотритель выдал арестантскую одежду; я переоделся, и ключник повел меня в предназначенную для меня камеру. Мы прошли двором к правому крылу тюрьмы; здесь, войдя в дверь, спустились несколько ступеней вниз и двинулись по низкому коридору, показавшемуся мне очень мрачным. Мы миновали трое дверей, снабженных железными засовами и большими висячими замками, и у четвертой двери остановились. Ключник отпер замок; железный засов звякнул, и я пропущен был через отворившуюся дверь в небольшую комнату с одним решетчатым окном, пробитым довольно высоко над полом. После того дверь захлопнулась, послышался опять звон засова, и я остался один в своей камере. Я осмотрелся. Я имел деревянную кровать с соломенным тюфяком и такой же подушкой, небольшой деревянный столик у окна и один стул. С правой стороны от дверей почти до самого потолка подымалась печка. Такова была обстановка моего нового жилища. Почти в середине двери на высоте человеческого роста я увидел небольшую круглую дыру, выходившую в коридор.
Странно почувствовал я себя вначале. Помню, в первую минуту меня неприятно поразила окружавшая тишина. Невольно я стал прислушиваться ко всему и ловить все звуки, долетавшие ко мне извне. Эти звуки показались мне тогда такими отдаленными, может быть, потому, что кругом себя я ощущал невозмутимую тишину. Впоследствии, перебывавши в разных тюрьмах, я убедился, что киевский тюремный замок был один из шумных. Потом у меня явилось желание непременно посмотреть в окно, и вот я взобрался на подоконник и взглянул через решетку. Окно мое выходило в узкий длинный дворик, огороженный забором от другого широкого двора, за которым видно было противоположное, левое крыло тюрьмы. То было женское отделение, где сидели и политические женщины. Наш правый фасад, состоявший из одиночных камер, был весь занят политическими. Все арестованные накануне были уже здесь, кроме раненых, отправленных в больницу.
Прежде всех подошел к моей камере и окликнул меня через дверную дыру Малавский. После подошел Стеблин-Каменский и познакомился со мною, так как раньше мы не знали друг друга. Его камера оказалась соседней с моей. Наконец я вступил в сношения со всеми политическими, размещавшимися на всех трех этажах правого крыла. Мы разговаривали через дверные дырки или через окна, хотя это и запрещалось тюремными правилами.
В первую ночь, припоминаю, когда я лег и потушил в своей камере лампочку, внимание мое опять привлечено было круглой дверной дыркой, о которой я упоминал выше. Пучок света, врывавшийся через нее из освещенного коридора в мою темную камеру, вызвал во мне страшно неприятное чувство. Я часто просыпался, и мне всякий раз бросался в глаза этот яркий круглый пучок света. То было, поистине, какое-то не дремлющее всевидящее око (оно было видно из всех углов камеры), не позволявшее мне ни на минуту забыть, где я находился. Неприятное чувство от этого пучка света вызывалось потом у меня всякий раз, когда я просыпался по ночам во все время моей тюремной жизни.
Свободное копирование
