Вооруженное сопротивление и арест... - 3

 Подходя к Лыбедской части, еще издали я заметил там необыкновенное движение. Все окна были освещены. На крыльце и возле здания на тротуаре толпились полицейские.

 Мы поднялись по ступенькам крыльца и вошли в переднюю. Комната оказалась запруженная солдатами; нам дали дорогу; мы прошли вперед, и здесь я увидел связанных Позена и Стеблина-Каменского. Они стояли. У Позена плечи и руки были так сильно оттянуты назад веревками, что локти касались друг друга. С левой стороны сидели на стульях Наталия Армфельд. Сарандович[1] и Потылицына[2]. Все три они тоже были связаны по рукам. Обращаться к кому-нибудь из них с прямым вопросом я считал неудобным, так как не желал показывать свое знакомство; однако из отдельных фраз, брошенных то тем, то другим из них, мне удалось догадаться, что в доме Коссаровской было оказано вооруженное сопротивление во время ареста.

 Между тем из смежной комнаты, куда двери отворены были настежь, доносился какой-то шумный разговор. Слов невозможно было расслышать, но голос мне показался знакомым. Раз'яснения не пришлось ожидать, долго. Раздались чьи-то шаги, крик усилился, и в нашу комнату ворвался Владимир Свириденко, буквально волоча за собой двух полицейских, которые, ухватившись за него сзади, старались его удержать. Волосы его были растрепаны, черные глаза сверкали как угли, он был точно опьянелый.

 -- Что это? Связанные?..-- крикнул он, увидев Позена и Каменского со скрученными назад руками, и тотчас бросился к одному из них и принялся рвать на нем веревки.

 -- Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь!-- суетливо говорил полицейский пристав Матковский, прибежавший за Свидиренко из соседней комнаты. Он не осмеливался прикоснуться сам к нему и только скомандовал вполголоса будочникам:

 -- Взять его!

 -- Успокойтесь! Мы сейчас развяжем,-- продолжал Матковский. И действительно, он немедленно распорядился, чтобы веревки были распущены на Позене и Каменском.

 -- Пить хочу!-- крикнул вдруг Свириденко.

 -- Пить!.. Слышишь? Марш за водой!-- командовал пристав будочнику.

 -- Пива хочу!

 -- Пива! Пива неси!-- повторял за Свириденко Матковский.-- Только успокойтесь. Пожалуйста, во вторую комнату... Пойдемте...-- уговаривал он его.

 И Свириденко, видимо, несколько успокоился и в сопровождении пристава и будочников опять ушел в соседнюю комнату, откуда перед тем так стремительно ворвался к нам.

 Эта сцена произвела на меня потрясающее впечатление. С тех пор прошло много лет, но и теперь мне достаточно немного сосредоточить свои воспоминания на этом моменте, чтобы перед моими глазами встал, как живой, Свириденко с своим бледным красивым лицом, обрамленным густыми вьющимися черными волосами.

 После ухода от Бабичевой Дическуло и Свириденко мы слыхали выстрел; теперь, видя Свириденко в подобном состоянии, я понял, в чем было дело. И действительно, остановленные на улице жандармами, стерегшими квартиру Бабичевой, где мы были в гостях, Свириденко и Дическуло стали отстреливаться и затем пустились бежать. Чтобы легче скрыть следы, они решили разделиться. Дическуло удалось скрыться. Но Свириденко на одном перекрестке был остановлен полицейскими, расставленными в этот вечер в виду облавы за нами по всем окрестным улицам, и доставлен в участок. Все подробности ареста узнал я, конечно, впоследствии, уже когда мы сидели в тюрьме, в ту же минуту приходилось только догадываться, глядя на то, что совершалось перед моими глазами в участке.

 Но вот толпа солдат, запружавшая переднюю комнату участка, где находились и мы, заколыхалась, пронесся шопот: "Полковник идет! Расступись!" -- ив комнату среди расступившихся солдат быстро вошли жандармский полковник и полицеймейстер.

 -- Арестованных отделить друг от друга!..-- крикнул полковник Новицкий[3], и тотчас всякого из нас окружило по несколько солдат.

 -- В случае сопротивления с их стороны пускать в дело холодное оружие!-- командовал дальше Новицкий, сильно возвышая голос.

 Отдав это приказание, полковник и полицейместер вышли в другую комнату. И в приемной остались одни мы, окруженные солдатами. По истечении некоторого времени арестованных одного за другим стали вводить в смежную комнату опять для обыска и предварительных допросов. Дошла очередь до меня; я оставался последний.

 -- Позвольте узнать вашу фамилию?-- изысканно вежливо обратился ко мне полковник Новицкий.

 -- На этот вопрос я не желаю отвечать,-- проговорил я, кланяясь не менее изысканно вежливо с своей стороны.

 -- В таком случае я сам назову вас.

 -- Мне приятно будет услышать.

 Нервно-шутливое настроение не покидало меня весь этот вечер.

 -- Вас зовут Владимир Карпович ДебагЬрий-Мокриевич,-- проговорил Новицкий.

 -- Да, это он,-- подтвердил Судейкин, заглядывая мне в лицо.

 -- Очень приятно познакомиться,-- заметил я.

 Запираться было бесполезно. В Киеве в это время жили мои родные: мать, брат, сестра... Мне не хотелось, чтобы их таскали по участкам и тюрьмам для очных ставок со мной. Фамилия моя была выдана Веледницким, который меня знал, а также и Бабичевой, как потом выяснилось.

 -- Взят с оружием в руках?-- обратился полковник к Судейкину.

 -- Нет. Арестован в квартире госпожи Бабичевой,-- ответил тот.

 -- Слава богу!-- воскликнул полковник.

 Насколько это восклицание было искренно с его стороны, не берусь утверждать.