На следующий день с раннего утра к нам присоединились еще несколько команд нашего полка, которые шли тоже без всякого маршрута и выбрали те дороги, которые казались наиболее прямыми в отдаленный тыл.
До десяти утра еще не было связи ни с полком, ни с дивизией. Над Тарнополем по-прежнему были видны зарево пожара и густые клубы дыма.
-- Кто же жжет город? Отступающие русские или вступающие австрийцы?
-- Вероятно, запасы сжигают, -- высказал предположение Блюм.
Спокойствия ради Максимов приказал к двенадцати часам дня выступить из Збаража по большой дороге. В половине двенадцатого обоз начал вытягиваться на большую дорогу. Уже три четверти обоза вытянулось по дороге на Волочиск. В хвосте следовали повозки перевязочного отряда.
Выезжая из парка вместе с перевязочным отрядом, я услышал неистовые крики, несшиеся из глубины парка:
-- Кавалерия! Кавалерия! Австрийская кавалерия! [334]
Боже, что тут началось! Ездовые неистово стегали своих лошадей. Галопом мчались нагруженные повозки. Люди, сидевшие на повозках, сбрасывали вещи, а ездовые, дабы избежать опасности, стали рубить постромки, перескакивали с повозок на лошадей и верхами удирали дальше.
Паника захватила всех. Я тоже подгонял лошадь, оглядываясь по сторонам и выжидая появления австрийской кавалерии, но ее не было.
-- Где же кавалерия? -- спросил я галопом несущихся артиллеристов.
-- Кавалерия? Н-не знаем. Где-то тут!
-- Чего же вы несетесь, мерзавцы?
Я выхватил револьвер и направил в сторону одного из артиллеристов:
-- Остановись!
Мой сердитый окрик его как будто отрезвил.
-- А ведь и правда, господин поручик, кавалерии-то никакой нет.
Обозные уже удрали частью с повозками, частью верхами. На протяжении двух-трех километров дорога была усеяна брошенным имуществом. Валялись шинели, сапоги, консервы, медикаменты.
Блюм, обладавший большим хладнокровием, не поддавшись панике, шествовал позади меня со своим перевязочным отрядом. Он внимательно осматривал каждую брошенную вещь, примеряя, насколько она может быть полезна для отряда.