* * *
-- Дешево. Дайте тридцать пять.
-- Покажи лошадь.
Матвей (так звали денщика) нырнул куда-то в кусты и предстал передо мной с великолепной гнедой кобылой. Я в лошадях толку не знал, но вид лошади меня привел в восхищение.
-- А здорова она? -- спросил я Матвея.
-- Попробуйте.
Он притащил поповское седло, оседлал кобылу, и я сделал несколько пробных посадок. Лошадь шла великолепно. Чувствовалось, что она привыкла ходить под седлом ровным, размеренным шагом и крупной рысью. Не слезая с лошади, я уплатил Матвею деньги и выехал из парка.
Часа полтора я катался на своей новокупке и такого удовольствия еще никогда не испытывал. Плавной рысью и галопом несла меня лошадь, послушная легкому движению руки.
Вернувшись с объезда лошади в свою хату, я передал ее попечению Ларкина.
-- Хорошая лошадка, -- восхищался денщик. -- Такой лошади даже у нашего помещика не было. Ведь ей цена за глаза рублей триста будет. [335]
Среди дня, желая похвастаться своим приобретением, я при казал Ларкину оседлать кобылу и поехал гарцевать перед офицерами нашего обоза. Наткнулся на Блюма.
-- Откуда у вас такая прекрасная лошадь, Дмитрий Прокофьевич?
-- У Матвея купил.
-- Лошадь-то краденая.
-- Конечно краденая, откуда же у Матвея будет собственная?
-- Такая краденая, -- продолжал Блюм, -- что ее владелец здесь недалеко находится.
-- Матвей говорил, что он стянул ее еще на той стороне Стыри.
-- Врет он. Эта лошадь из конюшни этой усадьбы.
-- Не может быть, Владимир Иванович.
-- Уверяю вас. Я видел управляющего имением. Он ходил как очумелый. Говорят, что у него стащили скаковую кобылу, которая брала первые призы на венском ипподроме.
-- А может, эта -- другая?
-- Нет, судя по приметам, именно она.
-- Значит, придется вернуть?
-- Придется.
Я спрыгнул с седла и, держа лошадь в поводу, отправился вместе с Блюмом к управляющему. Нас встретил австриец, пожилой человек с длинными усами. При виде нас он торопливо сбежал со ступенек крыльца.
-- Откуда у вас эта лошадь, господа офицеры? -- волнуясь, обратился он к нам.
-- Купленная, -- ответил я.
-- Это моя лошадь, я по ней с ума сходил, думал, что пропала. Как я рад, что вы ее нашли!
-- А я очень опечален, что эта лошадь оказалась из вашей конюшни. Она мне очень понравилась.
Управляющий обнимал и целовал морду лошади.
-- Вы знаете, эта лошадь принесла мне много счастья. Я ее за десять тысяч не продам.
-- А я за нее всего тридцать пять рублей заплатил.
-- Пойдемте на конюшню и выбирайте там любую, -- обратился ко мне управляющий. -- Я вам дешево уступлю.
Мне действительно нужна была лошадь, и мы с Блюмом пошли на конюшню.
-- Видите вот эту лошадку, -- подвел меня австриец к молодой кобыле. -- Нравится она вам?
-- Как будто хороша.
-- Хороша! -- возмутился управляющий. -- Это дочь той лошади, которую вы мне привели. Хотите ее купить?
-- А что вы за нее просите?
-- Я вам ее отдам с большой скидкой. За сто рублей.
-- Вы хотите сказать, за сто тридцать пять. [336]
-- Нет, сто рублей, включая уже вами заплаченные.
-- На этих условиях согласен.
-- По рукам. Берите.
Он крикнул конюха. Старик австриец надел на лошадь оброть и, держа повод в руке, подвел ее ко мне:
-- Берите из рук в руки. Только она еще не объезжена.
Прекрасная молодая кобылица темно-гнедой масти привела Блюма в восхищение. Я заплатил управляющему шестьдесят пять рублей. Забрал лошадь и отправился к своей хате с намерением поручить Ларкину объездку. По пути наткнулся на отца Николая.
-- А, Оленин, откуда такую прекрасную ведете кобылицу?
-- Купил, батюшка.
-- Сколько заплатили?
-- Сто рублей.
-- Я вам дам сто двадцать пять.
-- Нет, спасибо, мне самому лошадь нужна.
-- А в придачу старую кобылу.
-- Благодарю вас, батюшка, но я не занимаюсь конской торговлей.
-- Напрасно, ведь вы ее так же заморите, как заморили скакуна.
-- Батюшка, неужели вы его помните?
-- Господи, как можно забыть! Это же было посмешище для всего полка.
-- Вы, однако, плохого мнения о моем скакуне. А кроме того, я его не заморил, он подох от старости.
-- А эту вы голодом уморите. Поменяемся!
-- Нет, благодарю вас, батюшка. Не могу.
-- Ну, куда вы с ней денетесь?!
-- Ездить буду.
-- Ездить можно и на моей вороной кобыле.
-- А почему вы со своей кобылой так расстаться хотите? Что вас на молодую кобылицу потянуло?
-- Вы что-то неприличное, молодой человек, думаете. А я вам серьезно говорю: давайте меняться.
-- Нет, не могу. Это не столько покупная, сколько дареная лошадь.
-- Жаль, жаль, но имейте в виду, когда захотите иметь лошадь постарше, скажите.
-- Батюшка, вы знаете, что ваш Матвей -- вор?
-- А вы что, только сейчас об этом узнали?
-- Как же вы его держите?
-- Надо человека исправить. А кто же его исправит, как не отец духовный?
Но отец духовный не для исправления Матвея держит, а для неблагоприобретения потребных ему вещей.
Передав Ларкину лошадь, я пошел к Блюму обедать. [337]
-- Откуда вам стало известно, что у помещика пропала рысистая кобыла? -- спросил я его.
-- У него не только одна рысистая кобыла пропала. За ночь у него стащили штук двадцать и всех их успели рассовать. Вы говорите, что вам продал эту лошадь Матвей?
-- Тридцать пять рублей с меня, мерзавец, спер.
-- А вы знаете, что он попу две лошади из этой же конюшни привел?
-- Не может быть! Отец Николай предложил мне выменять мою молодую кобылицу на его старую лошадь.
-- Жульничает отец Николай. Матвей привел ему пару прекрасных лошадей. Когда поп узнал, что они из конюшни нашего помещика, он Матвея услал их спрятать.
-- Не может быть, Владимир Иванович!
-- Он рассуждает по-своему логически. Не мы, так другие возьмут...
Из штаба полка прибыл ординарец, разыскавший наконец ушедший далеко в тыл обоз. Оказывается, наш полк находится в двенадцати километрах южнее Тарнополя. При отступлении шел почти последним в полном порядке и сейчас занимает позицию, задерживая дальнейшее продвижение австрийцев.
От имени командующего полком и начальника дивизии Музеуса нашему обозу приказано немедленно отправиться на соединение с полком.
Выступили из Стехновица, но, проехав километров двенадцать, получили вдруг новое распоряжение: задержаться в первом же селе, куда отправлялся в резерв наш 11-й полк.
При размещении обоза я остановился рядом с хатой отца Николая. Блюм был прав: Матвей спер для него две прекрасные вороные лошади, может, и не такие рысистые, как та кобыла, которую мне пришлось вернуть, но во всяком случае значительно лучше купленной мной молодой кобылицы.
Свободное копирование
