15
- Ну, а как Вы понимаете свою роль инженера? – Замдиректора по кадрам Клюквин по-ленински хитро прищурился в ожидании ответа.
По истечении трёх лет службы и до конца дней каждый специалист подлежал регулярной аттестации на соответствие занимаемой должности. Это у рабочего отнять однажды присвоенный разряд было невозможно, а инженер обязан периодически подтверждать право занимать свою должность, как будто бы на неё претендовали несметные толпы соискателей. Вот и для меня настал черёд предстать перед высокой комиссией.
- Я, Валентин Дмитриевич, эту свою роль понимаю буквально.
- Ну-ну, поясните, пожалуйста. – Комиссия почему-то слегка озадачена. И председатель тоже.
- Попытаюсь. Слово “инженер”, как вам, несомненно, известно, в буквальном переводе с греческого означает “хитроумный изобретатель”…
По откровенно недоуменному выражению присутствующих лиц (лиц присутствующих?) понимаю, что всем им, то есть тем, кому по правилам этой идиотской игры предстоит вскоре компетентно вынести вердикт относительно моей пригодности к инженерному труду, подлинное значение слова “инженер” стало известно секунду назад, и что они не то что со мной, они даже с древними греками категорически не готовы соглашаться. Дай им волю, подозреваю, они и таблицу умножения подвергли бы административному упразднению, если бы таковая им вдруг не понравилась – по идейным, скажем, соображениям. Не говоря уж о прочих, более мудрёных науках. Их не изощрённый лингвистическими изысками слух никогда не коробили чудовищные, на мой вкус, титулы “инженер по нормированию труда” и даже “инженер жилищно-коммунального отдела по прописке”. Ну что, скажите, может хитроумно изобрести в своей канцелярии паспортист, пусть даже дипломированный? Если же что изобретёт, так это будет уголовщина. Можете мне не верить, однако подобные должности существовали – боюсь, специально ради того, чтобы чохом принизить всех инженеров!
- Так что же, по Вашему выходит, что заниматься организацией труда и воспитательной работой в коллективе инженеру не обязательно? Изобретай, а дальше хоть трава не расти, – так, что ли?
- Вовсе нет. Научить всех участников трудового процесса правильным приёмам работы, не допускать халтуры – долг инженера. Повышать квалификацию работников – тоже. Хотя бы потому, что больше это сделать некому. Это и есть воспитание на производстве, как я его понимаю. Учить взрослого человека не ковырять пальцем в носу и вообще всему тому, чему его должны были научить папа-мама и детский сад, я не буду. Что касается организаторских функций, то для их исполнения у инженера нет необходимых инструментов. Не располагая такими атрибутами власти, как кнут и пряник, распоряжаться – только людей смешить! Но, коль скоро по действующим правилам эти средства сосредоточены в руках у мастеров, пусть они и распоряжаются. К сожалению.
- А как же стимулирование? Ведь это же так важно в наше время: выбрать правильные стимулы…
- Боюсь огорчить высокую комиссию, но буквально, с латыни, “стимул” – это такая заострённая палочка, с помощью которой древний римлянин заставлял осла идти не туда, куда хотелось бы ослу, а туда, куда нужно было римлянину. То есть средство принуждения, которым наш инженер, по своему статусу, опять же не располагает. К сожалению.
Вот в такие я позволял себе вступать рискованные диалоги. Ощущая себя уже профессионалом, я не боялся рубить правду, она же матка. Я не пытался бороться с советской властью и созданной ею экономикой вообще. Но уже тогда меня больно задевало культивируемое ею бесправие и бессилие инженера перед классом-гегемоном, из которого происходило и большинство мастеров, начальников участков. Как было бы славненько, если бы на всех уровнях командовали самые компетентные, самые ответственные – безотносительно к социальному происхождению! Да прибавить сюда ма-аленькую, хотя бы процента два-три, безработицу, чтоб каждый пролетарий своим местом дорожил…
Конечно, все считали мои взгляды и моё поведение недопустимо дерзкими, да они, по тогдашним понятиям, и были таковыми. Даже свои планы работ я именовал, пародируя партийную риторику того времени, Основными Направлениями, а отчёты по ним озаглавливал: Заключительный Документ – то есть так же, как назывался акт, отразивший итоги только что состоявшегося Хельсинкского совещания. Только один обязательный для каждого инженера документ я не пытался переименовать. А зачем? ЛТП, то есть Личный Творческий План, и так совпадал с общепринятой аббревиатурой, означающей лечебно-трудовой профилакторий, то есть заведение, в которое принудительно помещали горьких пьяниц.
Да, дерзил я недопустимо, к тому же явно и вслух. Тем, кто в нём не жил, представить гнетущую атмосферу того времени почти невозможно. И если всё сходило мне с рук – до первой серьёзной ошибки, должен был понимать я, до первого профессионального срыва, после которого на мне можно будет всласть оттоптаться и отоспаться. Не умея, да и не желая изменить собственную зловредную натуру, я должен был верить в свою удачливость и оптимистично уповать на то, что ждать доброжелателям придётся долго.
Свободное копирование
