12
В этот же день меня ознакомили с новым представлением. Та же четверка в составе парторга, профорга, комсомольского секретаря и начальника цеха, охарактеризовав мои деловые, политические и человеческие качества крайне отрицательно, ходатайствовала об отстранении меня от должности рядового инженера. Все прочие дела побросали, чтоб верней в холопстве отличиться. Запамятовали впопыхах, что не они мне диплом вручали – не им, стало быть, его и отнимать!
Но про осторожность не забыли, и выдать мне на руки копию их бредового постановления отказались. Ладно. Расписался, что ознакомлен, как несколько дней назад на предыдущем, которое сулило мне скорое повышение, и с неподдельным любопытством стал ждать дальнейшего развития непростой ситуации.
Юрка Морозов, первая скрипочка в моём производственном оркестре, сам от меня прятался и глаза прятал, когда по делу приходилось общаться, потому что именно его комсомольско-секретарский автограф значился, в числе прочих, на гнусной ксиве. И не задаром: та же троица подписала ему ходатайство о зачислении в вуз, в МИРЭА. Нет, вообще-то он сопротивлялся, пытался доказывать что-то – но ведь самый младший из четвёрки и по возрасту, и по рангу. Ну что можно сделать одному?.. Про сребреники юный идеолог ещё, видимо, не знал. В десантуре этому не учили.
Это он две недели спустя рассказывал мне дома, в общаге, куда явился вечером: без приглашения, но с бутылкой водки в зубах, да ещё хорошо вмазав перед этим заводского спиртику для храбрости. Я всё это время вёл себя в цехе так, как будто никакого скандала не случилось и никакого приказа не существовало – тем более, что так оно и было. Приходил на работу, исполнял свои обязанности, не особо обращая внимание на почти абсолютный вакуум вокруг. Силком меня без письменного приказа никто вытурить не решился бы, а непризнание строптивца своим работником начальник цеха Робочка Караванов выражал тем, что демонстративно не спрашивал отчета. Это можно, мне и самому не очень-то хотелось отчитываться перед надутым болваном, который всё равно ничего не поймёт.
Юрка наливал и кололся. Митька, рождение которого мы вместе буйно обмывали год назад, хоть и бодрствовал, но, как будто бы осознавая момент, проникся и не возникал. Светлана трудилась в вечернюю смену.
Позади было уже третье представление. Опять на должность старшего инженера, опять подписанное всё той же четвёркой – какая-то дурная бесконечность…
- Юра, ну а чем первое не годилось?
Мнётся, зараза. Пузырёк, однако, более чем ополовинен, и Юра выдает, наконец, корпоративную тайну: испортили они первую бумагу, с перепугу прямо на ней начертали отказ от своих свежих подписей. Утешает: в новой комплиментов больше. Подхватываю игру: может, и сумма прописью теперь будет больше? А почему мне не дали почитать? Люблю я комплименты, да и порядок вроде требует. А?
Молчит. Потом мямлит: стыдно, мол, стало.
- Стыдно? Юрочка! Неужели всем четверым?
Не стал Морозов колоться дальше. Да я и так понял, что не всем.
* * *
Диплом в МИРЭА первый секретарь (Во как шустро растут покорные, преданные и нерассуждающие!) теперь уже городского комитета комсомола Юрий Николаевич Морозов защитил в срок и на “отлично”. “Комсомольцы, беспокойные сердца. Комсомольцы всё доводят до конца!” – так, что ли, прославляли они себя в песнях советских композиторов? Но, несомненно, сыграл свою позитивную роль и его старый знакомый, уже выбывший к тому времени из комсомола по возрасту руководитель дипломного проекта, ваш покорный слуга. И оценена была эта заслуга своевременно и по достоинству.
Придя как-то домой, застаю Светлану в растерянности: явился недавно чужой дядька, вручил суму с пакетами, а взамен затребовал подпись и какие-то совсем смешные, пустяковые деньги. Выпроводила, заперлась, развернула пакеты – и ахнула. Явно не нам, судя по содержимому, предназначалась продуктовая посылочка, заблудился таинственный дядя-посыльный в доме-новостройке. Красная икра, копчёный палтус, завёрнутый в вощёную бумагу нежнейший карбонад… Кого сегодня удивишь карбонадом? А тогда это было слово из песни В. Высоцкого, но сам продукт в обозримой Вселенной не существовал! Были ещё консервированные ананасы, швейцарский сыр со слезой (Уж в сырах-то я понимал, что к чему! Хотя, конечно, по историческим причинам ещё не научился отличать горганзоллу от моцареллы.) и ломти свежайшей вырезки. Ну и всякие консервы-пресервы. В ассортименте.
- Таких продуктов не бывает! – озадаченно лепечет Света.
- Щас проверим! – Я же физик и материалист, то есть обязан верить практике, как единственному критерию истины.
- Р-разбавляю. Наливаю. Поехали! А теперь закусываем. Ну вот видишь, бывают. Убедилась? Хоть будет теперь чего в твой день рождения на стол метнуть.
Но сами Юрий Николаевич не явилися. Груженую дарами с барского стола шестёрку горкомовскую прислали – и того довольно.
УПЛОЧЕНО!
Свободное копирование
